«Блюз для своих», Валерий Мысовский
Моя недавняя находка – изданные в 2001 году тиражом 100
экземпляров воспоминания Валерия Мысовского «Блюз для своих».
Мысовский – важная фигура в истории ленинградского джаза в
частности и советского в целом. Он начал играть джаз (Мысовский – ударник) еще
в 1951 году, в 1958-м стал одни из основателей первого советского джазового
клуба «Д-58», в 1960-м вместе с Владимиром Фейертагом написал и даже издал
брошюру «Джаз», потом был лектором знаменитого «Квадрата», перевел «Пташку.
Легенду о Чарли Паркере» Роберта Джорджа Рейзнера и так далее. Ясное дело, что
я эту книжку схватил не думая.
Мысовский – традиционалист, любитель джазовой классики, при
этом не терпящий ничего другого, как побег расценивающий любой шаг влево или
вправо. Удивительным образом приверженность к такой свободной и живой музыке,
как джаз, и участие в почти запрещенных, едва ли не подпольных джемах сочетается
в одном человеке с категорическим неприятием всего нового. «Другим видом
потенциального ослабления мастерства джазмена является увлечение так
называемыми новыми формами джаза: свободный джаз, джаз-рок и т. д. Говорят, что
музыка авангардного джаза, якобы самая передовая, и, как заявляют горе-критики,
“очень трудная для исполнения и понимания”. То, что – хотя бы в смысле
последнего – это ерунда, вытекает из следующего: даже самая неподготовленная
аудитория моментально “понимает” авангард – она сразу чувствует его нехитрые
приемы контраста, смены ритмов, яркую и умело используемую экспрессию и тут же
реагирует бурными овациями на эффектные “находки” ее исполнителей, вроде
ковыряния в струнах рояля, примитивистских завываний саксофона, электронных
звуковых эффектов – да что там, просто взятых из арсенала попсовиков
экстравагантных движений и ультрамодных нарядов. Следовательно, не так уж
сложна эта музыка, если она воспринимается на “ура” самой разнородной массой…»
И это, замечу, один из самых мягких отрывков. Написано все, кстати, в 1975
году.
Правда, есть и куча интересного именно в плане воспоминаний.
Вот, например, про приезд Дюка Эллингтона: «…откровенно говоря, до последнего
дня не верилось, что это произойдет. И тем не менее – вот мы все в
Ленинградском аэропорту, с инструментами, фотоаппаратами, наиболее
сообразительные с бутылочками “огненной воды”. С цветами, правда, вышла “лажа”,
но Натан Лейтес где-то раздобыл замусоленный букет, из тех, что цыганки прячут
под юбками. Само собой, появляется администрация, которая сначала не пускала, а
потом пустила. Автобус, правда, сначала вырулил не в ту сторону, но зоркие
джазмены все-таки увидели, что там, далеко, свершилось: негры, женщины,
чемоданы, автобусы и посередине Он. Раздался вопль трубы Николаева и, грянув
«Вашингтон свинг», вся орава бросилась туда с обезумевшими фотографами впереди,
развернув два тщетно боровшихся с ветром лозунга (нужно сказать, что они все же
вышли из затруднения, и “Привет¸ Дюк” затрепетало над головами). Шлепая
тарелками, наконец-то вижу Дюка! Затем – вручение знаменитого букета, рев
тромбона Канунникова, улыбка Гарри Карни, “поцелуй Мэри Пикфорд”, маленький и
старый Рассел Прокоуп, толстый и мрачный Кутти Вильямс, трогательная косичка
Дюка, солнце, вопросы и возгласы, и, наконец, “Я вас безумно лублу!”…»
Правда, от Мысовского попадает и классикам. Например, вот
что автор пишет про концерт Бенни Гудмана (первый американский биг-бэнд в
СССР!), и это поразительно, конечно: «Два концерта были интересными, но и
только – Гудман забирал себе почти все соло, явно не давая развернуться таким
замечательным сайдменам, как Зут Симс, Фил Вудс, Джо Ньюман, Мел Льюис и др.
Кроме того, когда после диксилендного номера публика стала заводиться (это все
наши диксилендщики устроили), он тут же изменил программу и вместо прекрасных
оркестровок, исполнявшихся в Москве, начал играть малым составом “из-под волос”
“Bei mir bist du schon” и пр. Но все равно это было впервые, что американские
джазмены играли американский джаз. Кроме того, подобно американскому
актеру-комику, всегда мечтающему сыграть Гамлета, он, как выяснилось из наших
газет, мечтал исполнять “серьезную музыку” и поэтому, вместе со специально
приглашенным из Финляндии пианистом, сыграл “Голубую рапсодию” Гершвина (а в
Москве, в Союзе композиторов, очень напрашивался на запись, в качестве
кларнетиста, какого-нибудь классического произведения. Любопытно, что наши
корифеи, напротив, рвались “поджазировать” с ним. “Известный русский композитор
А. Хачатурян, – писал Фезер позднее в “Даун бите”, – отметив в беседе с Бенни
Гудманом, что язык джаза не очень знаком нашей музыкальной традиции, однако,
тут же предложил написать концерт для кларнета Бенни Гудмана и его оркестра” –
мол, мы тоже не лыком шиты! Но – насмешка судьбы: обе стороны отказали друг
другу и даже по одной и той же причине – не в свои сани не садись, хотя Гудман
раньше и записывал классику)…»
Много места в своих коротких воспоминаниях Мысовский
посвящает употреблению алкогольных напитков, сопровождающих советских джазменов
постоянно. «Помню, Р. Ш. рассказывал: “Приезжаем мы с Лундстремом в какой-то
Мухосранск, и, натурально, после концерта к нам на сцену приходит делегация местных
джазменов – и ко мне: ‘Устроим джем?’ – ‘Ну, давайте’. – ‘Одну минутку!’–
Несколько человек исчезают и через пару минут вносят бочку (!) водки
(правда,небольшую), зачерпывают кружкой и подносят мне. Я говорю: ‘Не могу,
извините, устал’. – ‘Ну как же, нехорошо! Специально для вас несли…’” О себе
скажу, что, хотя в эти годы у меня особенно болела язва двенадцатиперстной
кишки, пил я все время. Вообще говоря, рюмка-другая часто очень помогают
расковаться, расслабиться, но тут надо быть осторожным, и нет ничего хуже,
когда на сцене вдруг выясняется, что твой сайдмэн в стельку пьян. Мы с Э. С.
иногда вспоминаем, как Ю. М. на одном знаменитом концерте, заканчивая этакий
лихой пассаж вправо по клавиатуре, пал со стула на занозистые доски сцены
“Пятилетки”…» Но куда же без этого.
И обилие живых деталей: «Общий дух мне был очень приятен –
всегда вместе, после игр частенько закатывались к кому-нибудь на квартиру, чаще
всего к нашему менеджеру Додику Мовшину (именно им был изобретен знаменитый
бутерброд: когда кончалась закуска, изготавливался бутерброд Мовшина – на
толстый ломоть черного хлеба накладывается тонкий ломоть белого хлеба)…»
Короче, крайне познавательное чтение.
