Болячки поп-культуры

"Музыкальная анатомия поколения независимых", Сергей Жариков

Хорошую книжку Жариков собрал. Я как-то поначалу с опаской, потому что, в общем, то, что он сам имеет сказать, давно не очень интересно. К тому же в оглавлении фигурировала фамилия Марочкина, а оказалось, что все честно.

Собранные as is монологи (в которых Марочкин и прочие персонажи часто добросовестно выступают в роли диктофонов) по большей части (но не исключительно, разумеется) малосимпатичных людей, которые рассказывают о незаметных (или неизвестных, или забытых) оттенках развития советской поп-культуры с начала примерно 60-х годов (и тем ценнее первая половина книги, где про первые бит-группы и вокально-инструментальные ансамбли). По мере приближения к 80-м становится менее интересно, поскольку точку зрения самого Жарикова на этот период мы хорошо знаем, нового там ничего нет, а сумбурные тексты человека, навсегда ушибленного совком и считающего группу «ДК» вершиной общечеловеческой культуры, сейчас как-то уже воспринимаются не очень. Ну в самом деле: ок, трэш выдавлен на поверхность тоталитарным строем, он разнообразен в диапазоне от Малежика до Макарова, а сверху наваристой пенкой плавает «ДК». И?

Приятнее всех читать было Вишню, Ковригу и Соколовского, а также очень смешные поливы про танцевальную электронную типа-культуру. Ну и фактура, конечно нигде не подкачала — я реально несколько вечеров не мог оторваться, так увлекся. В общем, всем, кому дорог жанр устной истории как она есть — с болячками, родинками и сыпью — крайне рекомендуется.

Песни неприкаянности

Майкл Каннингем, «Снежная королева»

Люди, владеющие этим текстом полновластно, — его персонажи — полунищая нью-йоркская богема середины 2000-х. Нельзя сказать, что они особенно одиноки или несчастны, несмотря ни на что, на самом деле ни в ком из них нет надрыва. Тайлеру 42, он работает в баре, сидит на кокаине и тщится написать по-настоящему талантливую песню, которую посвятит Бет. Они с Бет скоро поженятся. Бет умирает от рака. Младший брат Тайлера Беннет, 38 лет, интеллектуал, романтик и продавец в лавке винтажных шмоток, живет с ними, потому что дела его совсем паршиво. Но однажды он видит знамение в небесах над Центральным парком. Должно же оно что-то значить? Вообще-то, конечно, всякому разумному человеку ясно, что не должно. Но может, хоть что-нибудь?

Самое занимательное в этой книжке Каннингема (для меня) — не то, что он говорит, не то, о чем он рассказывает. Не то, что он хотел сказать. А простая, меланхоличная мелодия, которая сплетается из маленьких эпизодов, мимолетных эмоций, тонко нюансированных, но не имеющих самостоятельной ценности. Только все вместе, следуя общему течению, кружась в общем танце, они создают дрожащую, сложно уловимую паутинку смысла. Все годится — случайные впечатления, разрозненные мысли, навязчиво повторяющиеся воспоминания, все, что преходяще и сиюминутно, — все удерживается вместе и связывается в паутину человеческим разумом, который сидит в центре и безостановочно рассказывает свою историю самому себе. Он одновременно ткет паутину и вглядывается в нее, изумляясь причудливости узора. Узор меняется в зависимости от того, так сощуришься или эдак, и вот ты в плену мелодии, которую он поет, а вот вдруг моргнул, — и все изменилось. Эти приключения внутренней оптики документированы со всей возможной точностью, до последней лирической ноты.

Нет ничего постоянного в меняющемся мире, включая нас самих, а значит, каждый день жизнь легко начинается заново, в погоне за ускользающим смыслом.

Эта мелодия поет о вечной неприкаянности.

Буквы, слова и смыслы

"Собрание стихотворений (тяготеющее к полноте)", Владимир Эрль

Появление книги Владимира Эрля «Собрание стихотворений (тяготеющее к полноте)» должно было стать одним из самых важных культурных событий года (десятилетия?). К тому же, в Год литературы, что бы это ни значило. Но не стало. Более того, книга вышла в какой-то звенящей тишине. Так не должно быть, и я сейчас попытаюсь объяснить, почему.

Владимир Эрль — поэт, который как бы осуществляет связь времен: между ОБЭРИУ (Эрль — не просто знаток и публикатор Хармса, Введенского и Вагинова, он одной своей ногой как бы стоит в текстовом и мировоззренческом пространстве обэриутов) и, например, Крученых (и в пространстве Крученых и, я не знаю, Хлебникова стоит вторая нога Эрля). Начиная со своих первых стихов, написанных в середине 1960-х, Эрль исследует буквы, слова и смыслы. Ну, то есть, с одной стороны:

Здесь лось прошел, задев кору ольхи губами,
здесь невеликая качается безумно птица,
здесь ты — не в силах сторониться —
стоишь, откинув тень на камень.
Валун, свой профиль обратив к покою неба,
наверно, ждет движения руки,-
и видно в сумерках: по озеру круги
расходятся…

А с другой:

смола устала
где-то
как его?

Но у Эрля есть, например, и третья нога, и она расположилась в том текстовом пространстве, в котором нащупывали пути-дорожки Ян Сатуновский и, в большей степени, Всеволод Некрасов:

Первое апреля
первое июня…
Даже не поверю,
если ветер дунет.
Если он не дунет,
тоже не поверю…
Первое июня,
первое апреля…

Четвертая нога Эрля – в мире абсурда (или парадокса, хотя не сказать, что между абсурдом и парадоксом — один шаг), и так далее: ног у Эрля бессчетное количество. При этом Эрль никому не подражает — он именно что исследует пространство букв, слов и смыслов, как это делали его предшественники. Недавно критик Игорь Гулин совершенно по другому поводу очень, как мне кажется, точно сформулировал суть обэриутского письма: «Письма, понимаемого не как сумма приемов или банализированный "абсурдизм", скорее — как катастрофическое состояние языка, когда у слов нет времени, нет сил означать то, к чему они привыкли. <…> Еще точнее так: слова, имена, ритмы, стили отказываются означать то, к чему привыкли, принимают здесь свои новые хрупкие, ненадежные роли из солидарности к говорящему, в качестве жеста поддержки поэту в его невозможном положении…» Эти слова, думаю, можно отнести не только к обэриутскому письму, но и к упомянутым текстовым опытам Крученых, и к текстам Сатуновского и Некрасова. И – к текстам Владимира Эрля, не продолжателя даже, но как бы современное воплощение русского авангарда.

Но писание текстов (и путешествия в заминированные поля букв, слов и смыслов) — не единственное, чем славен Эрль. Он — знаток того самого русского авангарда, публикатор и исследователь поэзии ОБЭРИУ. Кроме того, в свое время он был одним из главных действующих лиц ленинградского самиздата — он был и составителем, и издателем, и, естественно, самиздатовским автором. Он — отец-основатель арт-группы «Хеленукты» (1966-1972), в которую входили такие же, как он, увлеченные авангардом и обэриутами люди, в том числе Алексей Хвостенко, Александр Миронов, А. Ник (Николай Аксельрод) и другие: «Лучше нас никого нет, да и вообще никого нет…»

Он, говоря коротко, один из главных людей советского поэтического (и не только поэтического) авангарда — второго авангарда или неофициальной, «той» культуры: в одном из редких интервью он так сказал по поводу своей книги «С кем вы, мастера той культуры?»:

Я считаю, что сейчас время культуры вообще угасает. Сама культура угасает, а тогда еще что-то было. Я подразумевал, что пишу не о советских, не об официальных «мастерах», имел в виду то, что называют второй культурой, неофициальной. Но теперь все пришло к своему логическому концу... Увы.

Книга «Собрание стихотворений (тяготеющее к полноте)» - это на сегодняшний день самый полный свод (в основном, поэтических) текстов Владимира Эрля (тут стоит заметить, что книг у Эрля вообще мало, типа, четыре, и все выпущены мизерными тиражами). И я не знаю, какие еще нужны доказательства значимости появления этой книги, особенно в нынешней ситуации стремительно сужающегося культурного пространства.

плыл по волне размер стиха
и незаметно затихал
и успокаивался дух —
и тух…

Как выступать на публике из "домика"

"Говори и показывай", Дэн Роэм

Я веду семинары по ораторскому мастерству, и самая боль приходящих — это вовсе не структура их выступлений, не наличие слов-паразитов, не образность речи, а страх.

Страшно стоять совсем одному, когда на тебя смотрят. Тут уже не важно, насколько ты великолепно знаешь свой предмет, насколько ты вообще старше и умнее всей аудитории, насколько ты сам мечтал выступать... Просто на тебя все смотрят и оценивают. Потому что люди всегда оценивают. И даже если ты им с самого начала нравишься, то лучше бы они на тебя не пялились, спокойнее было бы, правда ведь?

С этим довольно легко бороться :) Достаточно взять в руку карандаш, максимально от себя отодвинуть и сказать "Вот, например, посмотрите сюда!.." И все посмотрят. Отчасти поэтому спикеры так любят писать на досках — чтобы зал смотрел на доску, а не на их нервный тик.

Ну а самая идеальная штука, конечно, это не карандаш, а презентация. С картинками, чтобы долго разглядывали, пока вы судорожно сверяетесь со своими бумажками и чешете нос.

И вот, вот она — книжка, подробно описывающая идеальные презентации, какие они бывают и как их делать.

Я вам набросала план книжки, чтобы сразу впечатлить :)

1 глава — в чём цель ведущих презентации. Три правила, как правильно говорить и показывать (говорите правду, сопровождайте правду историей, рассказывайте историю с помощью картинок).

2 глава — подробнее о первом правиле "говори правду"; интеллектуальная правда, эмоциональная правда и правда, основанная на фактах. Метод трёх корзин (моя идея, я сам, моя аудитория)

3 глава — подробнее о втором правиле "сопровождайте правду историей"; 4 типа презентаций = 4 типа повествований:

*изменяющие информацию, которая есть у аудитории,

*изменяющие возможности аудитории,

*изменяющие действия слушателей,

*изменяющие убеждения.

Общие черты всех типов повествования; как строить горизонтально-вертикальный рассказ (и почему надо его строить:));

Как строить презентацию-отчёт: типичные ошибки, как их избежать, используя "мышление 6 типов", много-много историй, проверка соответствия отчёта трём правилам презентирования.

Как строить презентацию-объяснение: как строить путь, какие контрольные точки, примеры, проверка их годности.

Как строить презентацию-предложение: как правильно сделать предложение, выбор стиля (жёсткий-мягкий), образец презентации.

Как строить презентации-побуждения: схема построения цепляющей драмы, примеры. Как избежать провалов.

4 глава — шесть типов картинок, когда какие использовать, как делать это наилучшим образом, в каких случаях стоит выбирать фотографии, когда графику и когда рисунки. Как самому рисовать годные картинки.

ЧАВО.

5 глава — как перестать беспокоиться :)

«В конечном счете презентация - довольно простая вещь. Мы всего лишь пытаемся перенести то, что есть в нашей голове, в головы других людей в аудитории так быстро, ясно и убедительно, как только можем»

Не тот самый Мюнхгаузен

"Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и весёлые приключения Барона Фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей", Готфрид Август Бюргер. Рудольф Эрих Распе

Кто его знает, чего это я про лживо-хвастливого Мюнхгаузена вспомнил?.. Но вот – вспомнил. Вытащил со дна памяти носатый бюст барона и другие хрестоматийные гравюры Доре, пересказ Корнея Чуковского и забавный мультик советских времен. И какие-то смутные сведения о том, что книжка на самом-то деле – не особенно и детская. А потом нашел зелено-болотный томик “Литпамятников” и с радостью – нет, не перечитал, а впервые прочел (о, стыд мне!) оригинальное – точнее, оригинальные – сочинения.

Помимо полученных сведений о том, что авторов у этих приключений – чуть больше одного (и основными считаются два вышеозначенных, плюс, по неподтвержденным данным, сам барон, реально существовавший), я получил подтверждение недетскости книжки. Мало того, что там присутствуют некоторые не очень понятные детям пикантности, основной (“классический”) текст написан весьма забавным, но отнюдь не корнейчуковским языком, сложноватым для детей что нынешнего, что восемнадцатого века. И приключения бароновы не все хорошо нам известны (нам – в смысле, малообразованным дурням типа меня, не знакомым с первоисточниками), и настроение от книжки какое-то совершенно не такое, какого я ожидал.

Во-первых, когда понимаешь, что читаешь хоть и развеселый бред, но предназначенный все-таки для взрослого глаза и ума, то начинаешь немножко иначе относиться к герою. И из безобидного симпатичного враля Мюнхгаузен порой превращается в довольно неприятного типа – с одной стороны, предельно бессовестного хвастуна (если ему не верить), а, с другой стороны (если ему верить), то просто во вполне бессовестного, циничного типа – а вы почитайте, почитайте: он там через людей только так переступает – ни морали, ни этики... Но можно от героевой несимпатичности абстрагироваться (все равно ж барон лубочно-условен), и тогда наступает “во-вторых”, которое имеет сугубо литературный окрас .

А, во-вторых, мне стало ясно (вероятно, снова в силу моей малообразованности), что “Приключения” эти – не столько продолжение славных традиций Рабле и Свифта, не дидактическая сатира (пусть даже и не социально-политической, а хотя бы антропопсихологической направленности), а эдакий хитрый жанр-перескок. От народной сказки, где находилось место, скорее, удивительному, нежели противоестественному, и, скорее, волшебному, чем алогичному – и сразу к литературе абсурда, туда, куда нескоро еще пришли Кэрролл, Ионеско и Хармс (к примеру). И вот этот вот абсурд, запредельный и дичайший, кажется совершенно поразительным в рамках литературы XVIII века (пусть и развлекательной) – точнее, удивляет его радикальное выпадание из этих рамок.

Вероятно, весна

Наш сезонный литературный концерт...

…безотносительно к гендерно-половым праздникам. А то ну что это, в самом деле:

Лучше уж так:

Это было про книжки, если вы заметили, а это — собственно о празднике:

Дальше опять про книжки, их авторов и их персонажей, поехали. Из Джека Керуака:

Из Дж. Д. Сэлинджера:

Из Томаса Пинчона:

Из Александра Введенского:

Из Стивена Кинга:

Из Джона Стайнбека:

Из Льюиса Кэрролла:

Из Эдвина Арлингтона Робинсона:

И наконец — из Профессора:

Как вы, наверное, обратили внимание, все это — о весне. С наступлением нового сезона, дорогие друзья и со-читатели.

Как огромный седой вертолёт

"Шесть комедий", Квартет И

На "Квартет И" я подписана подсажена с 1993 г., когда они в театре-кабаре "Летучая мышь" показывали свой дипломный спектакль "Это только штампы". Мы с мамой сидели — а потом сразу валялись от смеха — в первых зрительских рядах и уже тогда чуяли, что вырастет из этих ребят (если не переругаются) обалденный театр комедии. Так и вышло — вырос.

А потом прошло 14 лет, в течение которых я прилежно ходила на все новые спектакли "Квартета", — и Миша Козырев, которого мы к тому времени осилили издать, сосватал "Лайвбук" в издатели моим любимцам. И мы издали "День Радио/ День Выборов" — с той же чокнутой версткой, какая была в трилогии у Миши. А следом — полный сборник всех шести пьес: четырех оригинальных и двух переработанных.

Делать эти сборники было отдельным большим счастьем — со всеми верстальными приключениями, какие неизбежно бывают на книгах с макетом сложнее "Повести Белкина" без картинок. На мой взгляд, "Квартет И" — по-прежнему лучший, если не единственный вообще, современный комический театр на русском языке, и никто лучше (т.е. умнее, тоньше, изящнее) них комедийные пьесы не пишет и не ставит. "Квартет" давно разобрали на мемы, "защита детей младшего школьного возраста от детей старшего школьного возраста", "доктор наук профессор Шварценгольд", "дальше не придумали, импровизируй", "будем искать пуговицу", "зачем дорогие часы почем зря переводить" и многие другие — неотъемлемая часть речевого оборота и "Лайвбука" (тех времен уж точно), и нынешнего "Додо".

В 2008 году, после выхода первого издания, квартетчики стали кинозвездами в первый раз, а потом — во второй, третий и четвертый, с известно какими фильмами. Но удовольствие от чтения их пьес в том виде, в каком они жили до кино (и живут сейчас) на сцене ДК Зуева, никак не убавилось. И для меня "Квартет И" был и остается именно театральной и драматургической труппой. Посягну на святое: они — ближайшие идеологические братья обожаемых "Монти Питонов". Хотелось бы мечтать о перевороте кино и телевидения их силами, но российский телевизор отлит из мрамора и высечен в бетоне, его не запросто перевернешь.

Манифест против одиночества

«Третье место: кафе, кофейни, книжные магазины, бары, салоны красоты и другие места «тусовок» как фундамент сообщества», Рэй Ольденбург

Первое место — это дом, второе место — это работа. Жизнь большинства из нас так устроена, что первое и второе места правомерно делят между собой наше время в течение дня. Но существует и третье.

Место, куда вы заходите после насыщенного удивительными, как водится, событиями рабочего дня и мгновенно наполняетесь силами. Место, где вы обязательно встретите кого-то из знакомых и друзей. А может быть, именно здесь собирается ваша компания приятелей совершенно невообразимого состава, которая познакомилась и спелась именно тут. Место, где постоянно слышится смех. Место со своими особыми внутренними правилами, играть по которым — сплошное удовольствие.

Третье место.

Если вы сейчас представили себе совершенно конкретное заведение и невольно улыбнулись, поздравляю — вам очень повезло.

Потому что вообще-то жизнь в мегаполисе обустроена так, что крепкие неформальные живые социальные связи нам ужасно неудобно — нам, буквально, негде — заводить и поддерживать.

Третьим местом должно быть публичное пространство. Кафе, кофейня, почта, аптека, салон красоты, бар, книжный магазин. Как сложится. Сюда приходят, чтобы отдохнуть душой и поговорить, и здесь — ключевое место, в котором творится жизнь сообщества. Форум. Агора. Паб на углу.

Конечно, третье место в этих наших больших, нелепых, разъединяющих городах, где от работы до дома полтора часа дороги, не может выглядеть так же, как таверна на соседней улице, которую держит человек, знавший с детства вас, кабы и не ваших родителей. В зависимости от кучи разных условий, третье место может быть любого цвета и вида — вот вам первые английские кофейни XVII века, вот вам немецко-американские пивные сады, вот вам единственное на несколько городков почтовое отделение, например, что не (в книжке подробно рассказаны истории нескольких хрестоматийных примеров). Но вы всегда узнаете настоящее третье место в лицо — оно живое.

Социолог Рэй Ольденбург поносит американскую пригородную застройку, которая не предусматривает воздуха в виде нормальных публичных пространств, как архитектуру одиночества. И воспевает паб на углу — храм живого человеческого общения, объединяющий людей. Правильное третье место, говорит он, могло бы дать нашим душам все, что тщится спродуцировать индустрия одиноких развлечений, а заодно — весь спектр практических личных выгод, которые получает человек, интегрированный в сплоченое сообщество.

В предисловии автор многажды кудряво извиняется за недостаток научной беспристрастности. Но, говорит он, если у вас есть свое третье место, вы меня поймете.

Не то слово.

Прекрасный союзник для посткоммунистического лидера с партийным прошлым

"Зоино золото", Филип Сингтон

Я никогда не интересовалась политикой, все время у меня уходило на творчество. И слава Богу, потому что иначе вряд ли мне удалось бы нарисовать и Брежнева, и короля Марокко, и королеву Сильвию…

— Зоя Корвин-Круковская, 1997 г.

Маркус Эллиот, чья карьера торговца живописью рухнула в одночасье, получает шанс поправить дела. Он должен составить каталог к аукциону русской художницы по золоту Зои Корвин-Круковской. За безмятежностью золотых картин Эллиоту открывается насыщенная жизнь Зои, воспитывавшейся при дворе Романовых, спасшейся из застенков Лубянки, учившейся у великих мастеров живописи: революционная Москва и чопорный Стокгольм, богемный Монпарнас и экзотический Тунис.

Эллиот попадает под чары Зои, обладавшей удивительной властью над мужчинами, и, убежденный, что художница имела отношение к гибели его матери, отчаянно пытается разгадать тайны, скрытые в ее картинах — и в переписке с бесчисленными поклонниками…

Зоя Васильевна Корвин-Круковская родилась в 1903 году в состоятельной семье, приближенной ко двору, видела Николая II и Распутина, училась во ВХУТЕМАСе у Василия Кандинского. Первая мировая отняла у нее отца и отчима, революция вынудила бежать в Стокгольм, заключив брак со шведским коммунистом Карлом Чильбумом. Еще в Москве познакомившись с работами Гогена, Пикассо, Сезанна, очарованная живописью Зоя отправилась в Париж — средоточие культурной жизни, на Монпарнас Шагала и Модильяни, Фицджеральда и Хемингуэя. В 1929-м в Париже состоялась ее первая выставка… А дальше — долгая жизнь, полная тайн, многие из которых не раскрыты до сих пор. Умерла Зоя Васильевна в декабре 1999 года. Несколько ее картин можно найти в Третьяковской галерее.

Хотя карьера Зои Корвин-Круковской достаточно неплохо известна в мире искусства, ее частная жизнь — тайна за семью печатями. Ее личные архивы нигде не опубликованы, она никогда никому не рассказывала о своей жизни в России. Но вопросы не дают покоя искусствоведам и поклонникам ее творчества. Английский историк и писатель Филип Сингтон попытался ответить на некоторые в своей версии судьбы этой необычайной женщины.

Автор признается, что с опаской брался за работу над «Зоиным золотом»: его первый роман, также посвященный России, опубликован не был. Как и его герой, Сингтон никогда не встречался с художницей, однако, получив доступ к архиву, который Зоя незадолго до смерти доверила своей подруге, молодому кинорежиссеру Анжелике Брозлер, не устоял перед искушением рассказать об этой удивительной художнице, о тайнах, которые открылись ему в письмах, о том, что за сверкающими зеркалами картин он увидел кошмарную личную трагедию. Но роман, в который искусно вплетена биография Зои Корвин-Круковской и фрагменты ее подлинной переписки, — не только и не столько исторический. Это книга о поисках если не счастья, то — душевного покоя, мира с самим собой, книга о том, как, сокрушаясь об ошибках прошлого, не забыть о главном.

И еще — о том, что ради прибыли и политической выгоды искусство по-прежнему можно толковать так, как это удобно сегодня…

Урка топает на бан

«В Петрограде я родился... Песни воров, арестантов, громил, душегубов, бандитов. Из собрания О. Цехновицера 1923-1926 гг.»

Мне понравилось цитировать стихи. Так что буду порой этим баловаться. Вот, например, как сегодня.

Короче говоря, гениальное издательство «Красный матрос» (оно же – Михаил Сапего, которым я восхищаюсь) некоторое время назад выпустило книжку «В Петрограде я родился... Песни воров, арестантов, громил, душегубов, бандитов. Из собрания О. Цехновицера 1923-1926 гг.», и это, конечно, совершеннейший праздник. Я, честно говоря, хотел перепечатать сюда едва ли не все тексты из этого сборника раннего «русского шансона», но ужасно устал. Так что вот вам, для примера, песня «Когда идешь по Офицерской…»:

Когда идешь по Офицерской,
Направо есть большой там дом,
Там по углам четыре башни
И два архангела с крестом.
А на тех больших воротах
Преогромная доска,
А на той доске три слова:
«Здесь находится тюрьма».
Пробило на часах двенадцать
И часовой несет обед:
Чашку щей и пайку хлеба, –

Вот арестантский весь обед.
Когда заглянешь в эту чашку,
Там черви стаями кишат.
И чашку бросив, сам заплачешь
Начнешь хлеб с солью только есть.
А арестант ведь не собака,
А такой же человек.

А вот еще один шедевр – «Прогремела труба»:

Прогремела труба,
Повалила толпа.
Поле чистое, –

Степь широкая.
На том поле погост,
За погостом есть мост,
Гладко тесанный,
Кровью смоченный.
Впереди идет поп,
А за ним несут гроб
Два преступника,
Два мятежника.
А преступник такой,
Сам на плаху взошел
Сам на плаху взошел
Твердой поступью.
Не крестясь, не молясь,
С визгом сталь поднялась,
Опустилася
И вонзилася.
Палач кудри поднял
И толпе показал
Ту головушку,
Прочь оточенную.
Вдруг в толпе прокричал:
Вольдемар! Вольдемар!..
Голос матери,
Голос плачущей.

И, ладно, последнее (невозможно остановиться, невозможно!), – «Урка топает на бан…» (везде сохранены орфография и пунктуация оригиналов):

Урка топает на бан
Чум-ча-ра, чу-ра-ра,
Контролировать майдан
Ку-ку!
Скантролировал майдан,
Акалечил чимодан
Акалечил чимодан
Купил стирки и на бан.
Урка фраера споймал
И чмеля с него содрал
Урка, урка, урка я,
Где блатные, там и я.
Раз с блатными будешь жить,
Будешь в золоте ходить.

Кроме всего прочего, пользуясь случаем, я настоятельно рекомендую следить за тем, что выпускает "Красный матрос": там что ни книга –то шедевр.

____________________
Чуть-чуть того, что у нас есть от "Красного матроса". – Прим. гл. ред.

Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес!

"Конструктор делового письма", Саша Карепина

И вот перед нами открыто окошка в почтовом клиенте, и руки занесены над клавиатурой...

...и так мы сидим минут 15, потому что вдруг оказывается, что не так просто написать "уважаемый человек, дайте мне, пожалуйста, денег"
или "дорогая компания, возьмите меня на работу, а? я классный, честно!

или "мы вам всё обещали, но ничего не смогли, простите"

или "Иван Иваныч, вы, воля ваша, какую-то туфту сделали, немедленно всё исправьте!"

Что ж, теперь у нас есть пилюля-инструкция, как быть.

Очень чётко, очень понятно, с множеством примеров, и вообще без "воды", то есть, без лишних бесед о величии автора и предлагаемых нам методов, Саша Карепина рассказывает вот что:

1 глава. Общие правила структуры письма

Как делить текст на абзацы

Какие есть варианты построения основной части письма

Глава 2. Семь вариантов стиля

Выбор стиля в зависимости от степени официальности

* подхода (по-хорошему или с позиции силы)

* степени знакомства с адресатом

* старшинства адресата

Глава 3. Информирующие письма

Как лучше формулировать — прямо, позитивно или обтекаемо

Глава 4. Убеждающие письма

В каком порядке располагать информацию о том, что адресат должен бы сделать, и информацию о том, зачем ему это

От каких факторов зависит этот порядок

Что делать, если у адресата нет проблемы, решение которой вы предлагаете :)

Что делать, если проблема есть, но адресата она не волнует

Глава 5. Продающие письма

В чём разница убеждающего письма и продающего

Глава 6. Письма-отказы

Когда необходимо писать категоричный отказ

Как сделать отказ деликатным

Когда стоит объяснять обоснования отказа

Глава 7. Письма-претензии

И снова — когда мы имеем право быть категоричными

Структура деликатной претензии-обеспокоенности

Как при этом можно выразить симпатию к адресату

Глава 8. Ответы на претензии

Ответ на необоснованную претензию

Ответ на обоснованную претензию

Бонус!

Деловой словарик. 85 полезных фраз для деловых писем

Порулить кораблем?..

"За Доброй Надеждой", Виктор Конецкий

Когда ничего не хочется читать, когда плющит интеллектуальная усталость и беспокоит эмоциональное выгорание, то читать я могу Виктора Конецкого. Потому что Виктор Конецкий когда-то, давным-давно (более полувека назад!) нашел ужасно верный уровень нарративной простоты (категорически верный прием для привлечения читательской симпатии среди любых слоёв читателей) и всю свою писательскую жизнь этот уровень не варьировал. То есть, можно открыть совершенно любую его книжку и обнаружить там примерно те же самые морские истории, бесхитростно рассказанные. Виктор Конецкий всю свою жизнь писал про то, как он был моряком – от матроса до капитана, от северных, что называется, широт, до экваториальных, так сказать, вод. Чукчи там органично смешиваются с сенегальскими докерами, но экзотичность оказывается совершенно не главной – главной деликатно оказывается скромная личность путешественника-трудяги. Ушлый нынешний читатель, который успел побывать в тех местах, которые на момент их описывания Конецким были почти недостижимы (а теперь – только купи авиабилет), все равно будет доволен, поскольку хрен-то он стоял на мостике траулера или там ледокола, огибая мели, торосы и рифы и швартуясь в доках или там шлюзах, поскольку фиг-то он держал в кулаке корабельное хозяйство, где гречка – в дефиците, и некому вырезать аппендицит у внезапно захворавшего штурмана, поскольку вряд ли он вытаскивал в шторм на вельботе команду потонувшего судна... Поскольку жизнь среднего читателя полна иными проблемами, а простой рассказ о проблемах другого уровня – вне зависимости от того, близки они или нет – этот рассказ отлично отвлекает от курса доллара и аккуратно заставляет понять, что, помимо курса доллара, вообще-то, бывают и другие проблемы. Я вот думаю: хорошо, что они не мои. Потому что лучше пережить всплеск инфляции, нежели воевать в порту с ночными откручивателями деталей от новых советских автомобилей, присланных в помощь какому-то демократическому африканскому режиму.

Но в тесной капитанской каюте я бы все-таки пожил... Если б не надо было командовать.

______________________

Еще одна книга Виктора Конецкого, которая у нас есть. – прим. глав. ред.

Роберт Лоуэлл и его исповеди

Начало весны и стихи

Сегодня исполнилось бы 98 лет прекрасному американскому поэту Роберту Лоуэллу, одному из отцов американской исповедальной поэзии, Поэту-лауреату Библиотеки Конгресса США, драматургу, переводчику, лауреату Пулитцеровской премии. Некоторые литературные критики считают Лоуэлла одним из самых значимых поэтов послевоенной Америки.

При жизни Лоуэлла вышло более двадцати его книг, переводили его на русский немного — а он переводил кое-что из русскоязычной поэзии на английский (хотя Набоков его переводы Мандельштама критиковал). Он писал и рифмованные стихи, и вольные, и говорил, что сильнее всего на него повлияли Уильям Карлос Уильямз, Элизабет Бишоп и Аллен Тейт.

Сегодня "Голос Омара" поминает Роберта Лоуэлла читкой его знаменитого стихотворения "Воспоминания о Западной улице и Лепке" (к тому же на эти стихи в 2001 году альт-рок-коллектив "There Might Be Giants" записал музыкальную композицию):

а также наша буквенная радиостанция поздравляет всех с началом весны — переводом еще одного стихотворения Лоуэлла:

Эпилог
(пер. Шаши Мартыновой)

Благословенные устройства — рифма, сказ —
чего не помогают мне сейчас,
хочу создать я
воображеньем, а не памятью?
Я слышу звук — мой голос глух:
глаз рисовальщика — не лупа,
он в трепете ласкает свет.
Но иногда кладу я след,
когда пишу истертым своим зреньем,
он будто снимок
жуткий прыткий броский сбитый
над жизнью поднятый
но обездвижен явленным.

Всё — мезальянс.
Что ж не сказать, как было?
Молить о даре меткости,
какую дал Вермеер свету солнца,
схватил, как плеск через всю карту,
для девушки своей, из плоти ожиданья.
Мы — бледные и беглые явленья,
и это нам назначило давать
любому образу на фото
его имя.

Белый кролик Керуак

"Одинокий странник", Джек Керуак

Прибыл в "Додо" второй Керуак из новой серии "Азбуки" — и вот пишу прямо "с колес".
Тут нужно бы поговорить про много чего.
Про поиски нуль-родины — места, которое на самом деле твоя личная пристань, а не географические координаты роддома и мест в пешем радиусе от него.
Про способность человека обживать необживаемое и ругать его или хвалить как родное.
Про наши бестолковые приятельства, нежные, как цветы в весенних сумерках, и живучие, как сало на манжетах.
Про прелести и ужасы чужой уже случившейся жизни, которые существуют только в наших головах — головах внешних наблюдателей. А в головах, непосредственно живущих это всё, называться это может как угодно — как у Керуака, например.
Про то, что поэты стыдливо складывают в стихи, а Керуак смело достает в прозе — разговоры об отношениях с Б(б)огом того сорта, какие, см. выше, поэты стыдливо складывают в стихи.
Про то, что жизнь может прекрасно обходиться без плана, системы, прогрессий и прогрессов, без линейности, без логики, без пресловутого толка — бес-тол-ко-ва-я может быть жизнь, а мы будем про нее читать и завидовать легкости, с какой некоторые отрешаются от этого самого толка — и тут же его обретают. Но только для себя самих и больше ни для кого.
Отдельно, еще раз: про изумрудную, аквамариновую прямо зависть — бессмысленную и глупую, потому что мы не Керуак — такому вот мировому владычеству Джека, ничем не владевшего обормота и вольника.

И да: моя любимая байка из "Одинокого странника" — "Один на горе". Я почти попробовала, как это, побыв пару дней в глубоком фьорде за Полярным кругом, но а) всего пару дней, б) в компании, а не в одиночку. А Джек попробовал хорошенько.