Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

«Голос Омара» — литературная радиостанция, работающая на буквенной частоте с 15 апреля 2014 года.

Исторически «Голос Омара» существовал на сайте «Додо Мэджик Букрум»; по многочисленным просьбам радиочитателей и с разрешения «Додо Мэджик Букрум» радиостанция переехала на сайт «Додо Пресс».

Здесь говорят о книгах, которые дороги ведущим, независимо от времени их публикации, рассказывают о текстах, которые вы не читали, или о текстах, которые вы прекрасно знаете, но всякий раз это признание в любви и новый взгляд на прочитанное — от профессиональных читателей.

Изначально дежурства букжокеев (или биджеев) распределялись так: Стас Жицкий (пнд), Маня Борзенко (вт), Евгений Коган (ср), Аня Синяткина (чт), Макс Немцов (пт), Шаши Мартынова (сб). Вскр — гостевой (сюрпризный) эфир. С 25 августа 2017 года «Голос Омара» обновляется в более произвольном режиме, чем прежде.

Все эфиры, списком.

«Голос Омара»: здесь хвалят книги.

Аня Синяткина Постоянный букжокей пт, 28 августа

"Завтра мне тоже вряд ли захочется этим заняться"

"Искусство прокрастинации. Как правильно тянуть время, лоботрясничать и откладывать на завтра", Джон Перри

Вот ты, читатель. Вероятно, ты кажешься окружающим человеком дельным и деятельным, а может быть даже очень занятым и успевающим очень много. И ты один знаешь, что все эти дела ты переделал только для того, чтобы избежать одного. Того самого. Которое висит над тобой дамокловым мечом и отравляет тебе жизнь. Уже неделю. Возможно, месяц. В его беспощадном холодном свете все другие твои достижения теряют значение, ты чувствуешь себя никчемным и бесполезным бездельником, головы не поднимая от любой другой работы, сколь угодно сложной. Но именно это дело слишком важное и ответственное, чтобы за него взяться.

С другой стороны, те задачи, которые в списке приоритетных дел на втором месте и ниже, тоже бывают ого-го, да?

В 1930 году Роберт Банчли написал для «Чикаго трибьюн» колонку «Как выполнять запланированное», в которой утверждал: «любой человек способен выполнить любое количество работы при условии, что это не то, что ему необходимо делать в настоящий момент».

Если вы узнали себя в описании, то маленькая обаятельная книжечка "Искусство прокрастинации" — про вас и для вас.

Если человек — разумное животное, то чем, блин, ты думаешь, делая ровно противоположное необходимому? Зачем нам на самом деле список дел, и как его правильно составить, чтобы получить от него как можно больше удовольствия? Почему надо вынырнуть из пучин отчаяния и, включив капельку самообмана, рационализировать свою привычку так, чтобы она приносила пользу? Насколько кому-то действительно нужен совершенный, идеальный результат? (Тот самый, навязчивая фантазия о котором так парализует волю). В чем бывают побочные выгоды прокрастинации? Можно ли найти для этого поведения философские обоснования? Может, годятся нереальность времени и нашего собственного "я"?

Джон Перри, профессор философии в Стэфорде, сам будучи упорядоченным прокрастинатором, явно осмысляет эту привычку не первый год своей жизни, а целью книжки поставил предложить собратьям во грехе слова утешения. Он пишет о предмете нежно и сочувственно — и с той долей иронии, которая заставляет читателя через страницу задаваться вопросом, со сколькими коллегами он поссорился, когда это напечатали.

P.S. "Завтра мне тоже вряд ли захочется этим заняться" — предлагается написать и прилепить на дверцу холодильника. Надо сделать.

Макс Немцов Постоянный букжокей чт, 27 августа

Непротестующий протестант

"Оставьте мою душу в покое: Почти всё", Венедикт Ерофеев

Стало нужно перечитать вдруг еще одного героя русского подполья — Венедикта Ерофеева. Еще один писатель, которому мы благодарны за модификацию нашего сегодняшнего языка (даже обиходного), взгляд на мир и восприятие реальности. Заодно вспомнилось, что многие обороты, которыми мы беззастенчиво пользуемся, ввел именно Веничка. Так что перечитывать его полезно еще и по этой причине. Дальше — больше.

А кем его только не называли — и юродивым, и богоискателем, и абсурдистом, и черным юмористом. Все это, наверное, правда. Не уверен я только в одном — в его предначертанном писательстве. Потому что писатель Веничка, как об этом говорит небольшой корпус его работ, а подтверждают записные книжки, — случайный. Основной формат его высказывания — афоризм, коан. Главное в том, что сейчас, по прошествии лет, видится отчетливей, уже без увлеченности хохотом в его текстах: Веничка — настоящий дзэн-мастер, причем без скидок на «бессмысленный и беспощадный» «русский дзэн». Поэтому точнее всё в нем определяется через частицу «не».

Ну и про́клятый поэт, само собой, — куда ж без этого, с чемоданчиком разнообразного бухла вместо гашиша и опия. К этим романтикам-индивидуалистам он, пожалуй, ближе всего, в какую ячею бы ни совали его любители совать все в ячеи. Да и принимать на веру многие Венины максимы довольно опасно — чтобы лучше его понимать, мне кажется, лучше пребывать в состоянии «перманентности и креативности», достигаемом приемом сопоставимого количества жидкостей сопоставимого качества, а где сейчас взять столько «Солнцедара» или жидкости от потливости ног, я даже не знаю.

Итак, ясно, понимание Венички, в принципе, достижимо творческим сочетанием внутренней химии и внешних условий эксперимента. С последними все несколько проще: только досужие критики наивно полагали в начале 90-х что Совку настал пиздец, а следующий век (наш, вот этот самый, нынешний) будет веком чувствительности и сентиментальности. Ха! Совок был порождением русской хтони — при чтении Вениной поэмы это становится до гомерического очевидным — и как таковой продукт никуда не делся, а всплеск недужных иллюзий в 90-х так и остался статистическим выбросом, а никакой не новой тенденцией и тем более не поворотом к человеческой цивилизации. С демонтажем четырехбуквенных акронимов хтонь никуда не делать — просто вернулась к исконным своим формам: правления — тираническому абсолютизму, вполне феодальному, — и бытования — гниению/гноению/прокисанию, процессу еще более древнему. Тут не 1917 год изблевывать — тут бы привыкнуть к итогам 1861-го. Некрасивый глагол здесь неслучаен — тошнить всем этим просто невозможно.

Что ж до сентиментализма, к коему Веню причисляют, то он для русских болот был и остается зверушкой импортной, вроде картофеля. Пусть оставаясь в традиции, Веня все же — изгой. Но он не протестует — это было бы чересчур для излюбленных им тапочек и отсутствия шлафрока, протестовать — слишком много чести для «всей этой хуйни», протестовать — приравнивать себя и ее. Да и против чего? Нет, Веня всего этого просто не принимает и формой неприятия выбирает недеяние. И «Ханаанский бальзам», конечно. Такая вот у него борьба с энтропией, про которую критики в начале 90-х тоже мало что понимали.

Самая, пожалуй, любопытная грань (а кто и впрямь даже сейчас, не прибегая к помощи интернета, может сказать, сколько граней в граненом стакане? видите, ничего не изменилось) в осмыслении Венички — это его богоискательство. По-прежнему отвратительны старания кооптировать его в ряды организованно верующих — да в любые ряды, если уж на то пошло. Он не только наднационален, но и надрелигиозен — это все равно, что формировать партию сдающих тару, и то в такой попытке причислить его к «нашим» смысла было бы больше. Ну, пил, конечно, и? Ведь сама поэма его — одновременно гимн недоходяжеству и реквием претеритизма. Ни в одной организованной религии мира малодушные и легковесные — качества, наиболее Веничкой ценившиеся, — не спасутся, там нет шансов. Не стоит забывать и того, что в то время само богоискательство было протестным актом, а Веничка, по сути и духу будучи индивидуалистом-протестантом, не протестовал и в этом. Согласно собственному, очень личному изводу буддизма он выбрал для своей души, похоже, третий путь: ни языческий марксизм, ни православие, армию распустить. И стал католиком. Видимо, и друзья помогли определиться. В итоге парадоксально получилась эдакая фронда в квадрате.

Хотя Новый Завет (и русская поэзия) для него — в первую очередь те два пальца, при помощи которых он изблевывал из себя помои Совка. Пробный камень его — Розанов. А его собственные тексты, в свою очередь, — оселки, на которых затачивается и наше восприятие реальности, в том числе — нынешней, через четверть века после его смерти. Не нужно быть семи пядей нигде, чтобы понимать, что мы ровно сейчас обитаем в пространстве его «Вальпургиевой ночи». Причем, самому Веничке даже особым провидцем не нужно было быть тридцать лет назад, а просто видеть, насколько этот ад на здешних территориях неизбывен. Недаром в записных книжках осталась фраза про «снять мансарду на бульваре Сен-Жермен» — выглядит странно, однако в контексте очень понятно: это недостижимая мечта. Утешение страдающих сердец — это да, а вот не раз декларируемая любовь к «моему народу» с его известными глазами — я даже не знаю, какой идиот примет это заявление по номинативному номиналу.

Потешный Эпштейн, как это свойственно критикам, нагородил в эпохальной своей статье «Вечный Веничка» (1992) с три короба — но у него работа такая, не станем его судить: осмыслять по касательной, всё какими-то огородами и буераками. Но безусловно прав он был в одном: Веничка — миф. Мифом он сделал себя еще при жизни, поэтому нам не остается уже ничего — только его как такового и рассматривать, что ж поделать: мы не говорили с ним ночь о первопричине всех явлений, не бухали в одной электричке, даже не сидели на одном бревне, как некоторые (и многих некоторых уже нет с нами). Так что оставим его душу в покое.

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 26 августа

А завтра будет веселей?

"Сталинский нос", Евгений Ельчин

Я поздно прочитал "Сталинский нос". Более того, я не читал отзывов о нем (только слышал о том, что вот, мол, вышла такая книга), не присутствовал на дискуссии и ни с кем про эту книгу не разговаривал. Я только все собирался ее прочитать, но руки не доходили. И вот, наконец, прочитал.

Я совершенно не помню момент, когда узнал про Сталина – как-то не запомнился мне тот день. Но я точно знаю, что каждую минуту своей сознательной жизни, начиная с этого момента, я знал, что Сталин – абсолютное, бесспорное зло. Потом, став старше, я стал много читать – на дворе как раз был конец 1980-х, и на всех нас вылился бурный поток запрещенной ранее литературы и запрещенных ранее знаний. Целыми томами я заглатывал Солженицына, Шаламова, Гинзбург, я читал напечатанную в "Огоньке" публицистику, я жадно впитывал то, о чем еще буквально год назад не говорили в открытую. И с каждой прочитанной книгой, с каждым разговором я убеждался в том, что – да, Сталин есть абсолютное, бесспорное зло.

И вдруг, спустя годы, что-то изменилось в воздухе. 8 мая 2015 года, за день до празднования 70-летия Победы, мы с женой гуляли по центру города-героя Москва и вдруг почувствовали себя словно в капкане – со всех сторон на нас взирал усатый монстр. Он смотрел с плакатов и тарелок, следил с календарей и магнитов на холодильник, самодовольно ухмылялся с футболок, его бюстики отбрасывали на нас свои поганые тени… Его было так много, что в какой-то момент показалось – машина времени существует, и мы перенеслись в те годы, о которых с таким ужасом читали. Но нет, конечно, нет. Пока нет.

Я не знаю, как говорить с детьми о Сталине. Я не психолог и не детский писатель. И я точно знаю, что одной книжки, какой бы талантливой она ни была (а "Сталинский нос" – это талантливая книжка), не хватит, что нужно обязательно что-то рассказывать, причем именно дома, потому что на школу надежд мало. Но я точно знаю, что "Сталинский нос" – это очень важная книга, которая появилась в России в очень нужное время.

Растем все шире и свободней!

Идем все дальше и смелей!

Живем мы весело сегодня,

А завтра будет веселей!

Маня Борзенко Постоянный букжокей вт, 25 августа

Я вся такая внезапная, противоречивая вся!..

"Не бери в голову. 100 фактов о том, как подсознание влияет на наши решения", Крис Пэйли

Кажется, это самая практически направленная книга из всех, что я читала. А я люблю читать про мозг.

В первой части книги приведены интересные психологические исследования.

А то вот мы все знаем про стэнфордский тюремный эксперимент, когда половину добровольцев сделали заключенными, а другую половину тюремщиками, и тюремщики начали злоупотреблять властью, и эксперимент аж свернули раньше срока. Или Милгремский эксперимент, когда казалось, что людей бьют током за неправильные ответы, а экспериментатор велел продолжать, и почти все подопытные продолжали... Это всё страшно интересно. Но мне непонятно, каким образом я лично могу это использовать в своей реальной жизни.

А здесь чётче некуда:

— тёплый день согревает людей. На наше тёплое, дружеское отношение ко всему вокруг влияет реальная температура вокруг нас. Поэтому если хочется добиться расположения девушки, лучше её поить кофе, а не кормить мороженым
— выбираем, конечно, мы всё по внешности. Например, когда детям показали фотографии кандидатов в президенты и попросили выбрать, кого они бы взяли капитаном корабля, если бы были мореходами, (а никакие лозунги и политические программы детям не зачитывали, нечего ломать их психику), то дети предугадали результаты выборов. Так что надо мыться и причесываться
— чем больше мы смотрим на вещи, тем больше они нам нравятся. Даже если изначально — не очень-то. Хотите кому-то понравиться — тусуйте рядом
— если в парке висит табличка "все ломают ветки и жгут костры, а вы не делайте так", то она скорее заставит людей ломать и жечь. Все же так себя ведут. Поэтому стоит упоминать только позитивный опыт
— ущерб кажется нам больше, если мы узнаём, что он был нанесён намеренно. Поэтому всё отрицайте!!!

Вторая часть книги объясняет, почему мы такие несознательные. Точнее, неосознанные. Бессознательные.

Наш мозг похож на библиотеку, где на полках про космос могут валяться несколько книжек о Боге, а книги о насекомых стоят на одном стеллаже с книгами о цветах и мультиком про пчёлку Майю. У нас всё связано со всем и, как правило, не с тем, с чем надо бы. И конечно, если меня спросят о том, что такое обелиск, я дам правильный около-википедийный ответ, а не основную свою ассоциацию с Астериксом и Обеликсом. Поэтому мы можем понять о том, что на самом деле с чем связано (какая книжка где завялалась) только если наврём про то, что мы ищем.

Удивительные результаты экспериментов, например, вот какие. Если давать студентам тест, где нужно составить грамматически верные предложения из 4х слов, и у одних студентов будет много слов про уважение, а у других — много ругательных слов, а потом попросить их подождать результатов, то студенты, у которых перед глазами мелькали слова про почтение и терпение, будут спокойно сидеть на попе ровно. А те, кто мельком видел ругань всякую, будут возмущаться.

Выходит, если мы хотим изменить какие-то черты своего характера, нам может быть достаточно просто перестать смотреть Первый Канал, меньше слушать новостей, а вместо этого читать Крапивина и Библию.

Третья часть показывает, как формируется сознание — извне вовнутрь. Четвёртая часть говорит, почему у нас именно такое сознание.

А пятая часть рассказывает, какими же инструментами нам пользоваться, если сознанию веры больше нет, как поддержать себя в решениях и обмануть свой мозг обратно. То есть, он обманывает нас, а мы его, и всё же делаем то, что реально хотим.

Пойду поем.

Стас Жицкий Постоянный букжокей пн, 24 августа

Эстонская девочка без мамы

"Товарищ ребенок и взрослые люди", "Бархат и опилки, или Товарищ ребенок и буквы", Леэло Тунгал

Душераздирающие (хотя, внешне – почти безоблачные) воспоминания маленькой эстонской девочки (из которой потом вырос, как выяснилось, хороший писатель) – точнее, воспоминания эстонского писателя о том, как она была девочкой. Но без взрослой рефлексии, а именно такие типа детские воспоминания, просто записанные через много-много лет.

Мама девочки, директор школы, почти сразу после попадания Эстонии в состав Советского Союза, арестована и сослана в неведомые девочке лагерные дали за недостаточную лояльность к оккупационному режиму (то есть – ни за что), и некоторые другие ее родственники уже обитают в лагерях и сибирской ссылке, но девочка-то – живет, радуется, играет, очень скучает без мамы, любит папу и других не арестованных родственников, которые пытаются изо всех кончающихся сил показать девочке, что жизнь продолжается как ни в чем не бывало, девочка живет себе на эстонской природе и ждет, когда же мама вернется...

И девочка не может понять, почему мамы с ней нет, и при этом старается жить нормальной девочковой жизнью, и жизнь почти получается нормальной (в рамках возможного), но мамы-то – нет, как ни крути...

Я бы, пожалуй, на месте Леэло Тунгал зловредно запретил переводить свои книги на русский язык, чтобы хоть чем-то отомстить сволочам – но спасибо ей, что не запретила, ибо я, русскоязычный читатель, испытал стыд за тех, за кого я не в ответе. И пролил слезы за тех, кому жизнь изуродовал совсем не я.

Не знаю, где вы найдете эти книжки живьем, но в сети их, вроде, можно "украсть" бесплатно. К чему я вас кощунственно и призываю. Потому что искать их в эстонских книжных магазинах могут немногие, а в русских они, скорее всего, не появлялись. А прочесть – надо, наверное.

Голос Омара Постоянный букжокей вс, 23 августа

О чокнутых и писательстве

95-летию Рэя Брэдбери

Я чокнут лет с девяти или десяти. Научаешься жить со своими сумасшедшими порывами, которые никто не разделяет, а потом находится еще несколько таких же психов, как ты, и вот тебе друзья на всю жизнь. Потому что это и есть друзья — люди, у которых такие же безумные воззрения, и эти люди защищают вас от мира, ибо всем остальным начхать на ваши дела, и рядом нужны несколько таких, кто похож на вас.

То, что я пишу, — сочетание реализма и вымысла. Нет, реализм мне не нравится. Мы уже знаем факты жизни — по крайней мере, кое-какие основные. Мне неинтересно повторять то, что мы и так уже знаем. Мы знаем про секс, про насилие, про убийство, про войну. Мы к 18 годам уже сыты этим по горло. И дальше нам нужны интерпретаторы. Поэты. Философы. Нам нужны теологи, которые берут те же самые простые факты и возятся с ними, помогая нам как-то с этими фактами сжиться. Одних лишь фактов недостаточно. Все дело в интерпретации.

Не обращайте внимания ни на чьи мнения, кто бы что ни говорил. Важно взорваться историей, вычувствовать историю, а не измыслить ее. Приметесь думать и история ваша испустит дух. Это ни на что не похоже. Допустим, спортсмен собирается взять высокую планку, и если он в этот миг задумается о следующей, еще выше — все пропало. Он собьет и эту, теперешнюю. Люди, которые берут с собой в постель книги о сексе, делаются фригидными. Начинаешь слишком робеть. Историю нельзя выдумать. Нельзя думать: "Сочиню-ка я историю, чтобы сделать людей лучше". Чепуха это. Все великие истории, все достойные пьесы — опыт переживания. Если приходится задавать себе вопрос, любишь ли ты того или иного человека, — все насмарку. Не любишь. С историями то же самое. Либо чувствуешь ее, и тебе нужно ее написать, либо нет, и тогда ее лучше вообще не начинать.

Никакого формального образования как писатель я не получал. Но я непреклонно чокнутый, а это развивает всю жизнь. Если нет сил устоять перед пишмашинкой, если она манит к себе, как конфета, безумие вас всему научит. И каждый день предстоит делать что-нибудь чокнутое. Пишешь же себе на радость. Ради удовольствия писать. А потом уж тебя читают, и все катится дальше, как снежный ком. Меня влекут пыл и радость. Я писал каждый день своей жизни. Иссякнет радость — брошу писать.


Из интервью с Рэем Брэдбери, 1972 г., Лиза Поттс
Перевод Шаши Мартыновой

Шаши Мартынова Постоянный букжокей сб, 22 августа

Синий и золотой

"Деревья Винсента", "Сады Винсента", Ралф Ски

Простите, дорогие омарослушатели, но сегодня у нас эфир про книги, которых (пока) нет на русском. Поводом для подобной вольности с моей стороны стала встреча с подлинниками Винсента Ван Гога, от которой я никак не отойду.

Эти две нетолстые книги составил искусствовед и художник Ралф Ски, и посвящены они, соответственно, темам деревьев и садов в живописи и рисунках Ван Гога. Без высочайшего качества репродукций в таких книгах совершенно не обойтись, и "Тэмз-н-Хадсон", спасибо, не подкачали.

Ски, на мой вкус, — идеальный биограф: его в отношении ключевой персоны повествования не сносит ни в паточный восторг, ни в высокомерную энтомологию. В таком вот идеальном тоне пишет, как мне слышится, Павел Басинский. Ралф Ски скорее склонен к очень английскому недовыражению эмоций, а это оставляет читателю свободу чувствовать, что нравится и хочется. Прекрасно, по-моему, и то, что Ски сам художник, а не только теоретик искусства, и я слышу за его словами подлинное понимание процессов и техники, сдержанный, исполненный почтения оммаж ученика мастеру.

Нравится мне в этих двух книгах и точно отмеренные и строго необходимые слова о жизни Ван Гога, его странствиях, людях, с которыми он дружил и ссорился, — все эти слова тут для того, чтобы создать контекст, в котором возникла и расцвела мистическая связь и любовь Ван Гога с безмолвным миром прекрасных деревьев и трав, утешителей и умиротворителей смятенной души Винсента, всю его недолгую жизнь.

Настоятельно рекомендую всем, кто, как и я, пытается что-то там красить красками и карандашить карандашами, влюбленным в цветы и деревья, а также в синий и золотой. Ну и в Винсента, конечно.

Аня Синяткина Постоянный букжокей пт, 21 августа

Кто управляет человеком?

"Мозг и душа", Крис Фрит

Подзаголовок этой книжки "Как нервная деятельность формирует наш внутренний мир" — и хорошо, что он есть, потому что перевод названия может слегка ввести в заблуждение. В оригинале книга британского нейрофизиолога Криса Фрита называется Making up the mind. Автор не собирается рассуждать о душе и сразу сообщает, что он не дуалист. Сознание — полностью продукт деятельности мозга. Об этом-то он и будет говорить: о том, как наше "я" создается мозгом, по каким правилам это происходит так, а не иначе, и зачем. И даже — по каким правилам и зачем у нас создается иллюзия, что мы управляем тем, что делаем.

Да, мы (если под "мы" и "я" понимать сознание) не управляем тем, что делаем.

Мозг воспринимает, обрабатывает информацию и выбирает способ реакции гораздо быстрее, чем мы способны осознать. Известная штука, эксперимент Бенджамина Либета, в котором испытуемых просили поднять палец, "когда возникнет желание", — и изменения в мозговой активности происходили за 300 милисекунд до того, как желание в человеке осознанно "возникало". Мозг считывает показания органов чувств, а на их основе невероятно, захватывающе сложносочиненным образом формирует (и постоянно корректирует) модель мира, совершенно не ставя "нас" в известность. Мозг не только конструирует фантазию об окружающей реальности (а на этом пути возможны удивительные приключения), но и создает у "нас" иллюзию непосредственного восприятия этой реальности.

При этом действия, которые человек совершает сам, обладают для мозга высокой степенью предсказуемости, поэтому он обучает сознание их почти не чувствовать: разве это важно по сравнению с тем, что происходит снаружи? Вот за чем действительно нужно следить, оно может отчебучить что угодно! Человек встраивается в окружающий мир, скрывая это от собственного "я". Благодаря этому "я" уверено, что само создает и осуществляет намерение. А вся невероятная сложная механика, которая стоит за этим, осуществляется помимо сознания.

С другой стороны, хорошая новость в том, что иллюзия контроля создается мозгом намеренно. И совсем не без симпатичных результатов.

Кто же всем управляет? В мозгу не может быть участка, всецело задействованного в управлении другими участками: потому что нет участка, который посылал бы только исходящие сигналы и никаких входящих бы не получал. Это значит, что любое наше действие будет обсуловлено. Значит ли это, что свободы воли у человека нет? Крис Фрит не может ответить на этот вопрос. Но он точно сделает ваше незнание куда более осмысленным.

P.S. А эта книга издана при содействии более не существующего фонда "Династия".

Макс Немцов Постоянный букжокей чт, 20 августа

Ангельская Швамбрания

"Кондуит и Швамбрания", Лев Кассиль

А сейчас, дружок, я расскажу тебе сказку... О далеких мирах под кончиками пальцев и прекрасных странах, раскинувшихся под диваном. О замках из пенопластовых коробок и извилистых манящих дорогах из спальни в ванную, по которым хорошо бродить с верным оруженосцем, ожидая приключений за каждым креслом и опасаясь драконов, засевших на этажерках. О полях сражений на ковре, притихших в ожидании атаки пластмассовой конницы, и дворцах под столами, откуда можно повелевать вселенной старых пупсов и послушных роботов, собранных из жестяного конструктора... "Складывай игрушки, сыночка, мы уже едем к тете Рае..."

Когда я был моложе лет на тридцать, меня тянули к себе тщательно прорисованные панорамы сказочных стран в книжках - их было много, на детскую литературу в рамках утвержденных пятилетних планов тогда не скупились. Картинки не просто тянули - втягивали, и я часами просиживал над красочными разворотами, изучая разные маршруты, которыми могли двигаться герои, разбирая надписи на картах и представляя себя внутри всего этого волшебства. Даже неприкрыто игрушечные страны было интересно разглядывать. Самое странное - читая недавно дочери довольно противные "Приключения Петрушки", я поймал себя на том, что по-прежнему торможу, внимательно вглядываясь даже в прянично-сахариновые городские пейзажи кукольного мира Леонида Владимирского. "...Папа, а дальше?" И я встряхиваюсь, скользя глазами по суконному тексту, и думаю: наверное, это неспроста.

Наверное, так надо - приподнимать занавес и хоть ненадолго впускать человека в какой-то иной, чудесный мир. Для меня до сих пор самая яркая сцена в толстовском "Буратино" - триумфальное завершение череды бессмысленных злоключений компании сбрендивших марионеток: за старой холстиной нарисованного очага обнаруживается яркий ненастоящий мирок, с непременным регулировщиком в белом мундирчике, футуристической архитектурой и неправдоподобными летательными аппаратами. Приехали. Земля обетованная. Мы сейчас будем тут жить и править этим миром так, как нам кажется справедливым и честным. "...И у нас будут мускулы, мостовые и кино каждый день".

Олдос Хаксли подробно описал причины и механизмы трансценденции - извечного желания человека поднять себя над суетой и серостью обыденной жизни и заглянуть на иной план бытия, в яркий сияющий мир духов, приблизиться к идеалу. Недаром в его подробном разборе такое важное место занимает театр - филиал Рая на Земле - с его яркостью и красочностью, невсамделишний и преходящий. И еще один значительный и замечательный компонент духовидения - возможность окинуть взором бескрайние просторы идеального пространства и различить в нем все до мельчайших деталей, а уже через них - втянуться в этот мир, поселиться в нем хоть на время. Сама точка зрения, как бы с высоты птичьего полета, подсказывает возможность сыграть в таком мире роль Гулливера в стране лилипутов, возможность немного побыть Господом Богом. Так мы, люди, устроены: именно эта жажда идеала отличает нас от овощей и минералов.

Что происходит в голове маленького человека, когда он рассматривает подробную рельефную карту Средиземья или организует за шкафом собственную вселенную? Правильно ли думать, что дети - underdogs этого мира, рожденные одиночками, - просто понарошку отрабатывают модели будущего взаимодействия с миром других людей? Для них этот мир - некий идеальный план бытия, где взрослые - "те, кто носит форменные фуражки, хорошие шубы и чистые воротнички", - выступают в роли ангельского племени "серафим", вполне блейковского для нетренированного детского взгляда. Взрослый мир давит на ребенка своим укладом и воспитанием, а ребенок упорно стремится к нему, осваивает социум - на своих понятных условиях, то ли заложенных в ДНК, то ли уже почерпнутых из детской визионерской литературы. Подкладывает подушку под попу, наращивает броню перед тем, как войти в мечту, казавшуюся недосягаемой: "Вот вырастешь и тогда будешь сидеть с нами за столом, а сейчас уже девять часов, и тебе пора спать..." Или же расслабиться и списать все на универсальную природу взросления биологических существ с высшей нервной организацией?

В моем детском саду - по общей иронии жизни называвшемся "Буратино" - несколько лет была очень популярна игра в "короля". Королем неизменно оказывался мальчик С.С., дворцом - пропахшая мочой бревенчатая избушка или крашенная синей бугристой краской горка, свитой - девчонки из нашей средней группы, я почему-то всегда настаивал на выполнении обязанностей придворного музыканта или архитектора. Сам титул казался мне более весомым и значимым - помимо того, что он по умолчанию диктовал независимость мышления и предоставлял свободу творчества. Как мне казалось. Оставим Фрейда в покое - здесь скорее затаился чистый Дарвин. Но некоторые из нас так до сих пор и не повзрослели. А "будущее показалось нам сплошным кукишем".

Ведь с другой стороны - страшно отбиться от племени, еще страшнее - знать, что можешь опираться только на собственные силы. Тем не менее такой режим взаимодействия с окружающей средой необходимо как-то смоделировать. Закон такой. Строительство своей страны - игра одиночек, но это не индивидуальная игра. С такой точки зрения, идея чучхе - совершенный плацдарм для странопостроения. Посмотрите: Северная Корея - место хоть и жуткое, но вполне игрушечное - столько лет уже держится во враждебном окружении, и ничего.

В конечном итоге и "наша-родина-сынок" начиналась почти с такого же вполне умозрительного и по-детски невинного эксперимента. Только строителей в какой-то момент перемкнуло на русско-христианской разновидности плохо усвоенных утопических телег "Города Солнца" и федоровского учения. Довоскрешали отцов до того, что от ангельских сущностей до сих пор не продохнуть, но мудрее от этого не стали.

Построение идеальных детских государств, как правило, заканчивается печально - как обязательное строительство "ероплана" к концу смены в пионерлагере, когда на берегу остаются только недокуроченные парковые скамейки и поваленный пляжный грибок. Личная вселенная приходит в неразрешимое противоречие с "миром реальным", и это воспринимается тем острее, чем больше страшного и разнообразного жизненного опыта приобретает ее конструктор и повелитель. Но она ведь может и встраиваться в "мир взрослых" в той или иной клинической цивилизованной форме - как кукольная монархия, марионеточное княжество, игрушечная парламентская республика, где все как бы понарошку, включая схему управления подданными и процедуру получения гражданства. Увы, ничего нового изобрести здесь не удается - и накопленный опыт мешает, и не получается представить себе то, что у человека вообще не получается себе представить. То, что начинается с кровожадного, но детского в своем отторжении взрослого мира лозунга "Долой комиссаров!", становится таким мироустройством, где - в шутку ли, всерьез - каждый гражданин обязан быть "секретарем чего-нибудь".

Все же не в возрасте, видимо, дело. Мы по-прежнему увлечены странопостроением, потому что иначе не можем - так мы рефлексируем, так устроены наши мозги, таковы, наконец, наши общественные инстинкты. Кто-то моделирует процессы развития индоевропейского языка. Кто-то заклинаниями вызывает со станции Роса мальчиков со шпагами. Кто-то строит свои страны из разноцветных кубиков культурного алфавита, распоряжаясь ими довольно вольно и называя постмодернизмом. Кто-то ностальгически перечитывает "Республику ШКИД" или "Кондуит и Швамбранию", "Робера-Дьявола" или "Затерянный мир"...

"Щит с гербом Швамбрании красуется теперь у меня в комнате. Он ехидно и весело напоминает со стены о наших заблуждениях и швамбранском плене... Вместе с тем замыкается и круг повести, которая тоже совсем не откровение, а всего лишь наглядное пособие..."

Хорошо закаляется сталь. Качественно.

Когда-то было опубликовано Гранями.ру.

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 19 августа

Дремлешь, Джим?

"Темнота зеркал" (или любая другая его книга стихов), Евгений Рейн

Я не знаю, почему, будучи в Питере, снял с полки старую, 1990 года издания, книжку Евгения Рейна. У старых книжек есть такая особенность – в какой-то момент они вдруг выплывают откуда-то, то ли из подсознания, то ли некий всемирный разум подсовывает их тебе, всегда в правильный момент. Нельзя отказывать всемирному разуму, ну, или намекам подсознания – я подошел к книжной полке в поисках того, что буду читать, и понял, что на меня смотрит книжка Евгения Рейна, о котором я не буду ничего писать – вы и так все знаете. Просто несколько текстов, мимо которых сложно пройти.

Вот текст, который называется «Нежносмо» и который посвящен Александру Штейнбергу:

"Утомленное солнце нежносмо...
нежносмо...
нежносмо...
...Нежно с морем прощалось..."
Режь на сто антрекотов
Мою плоть

никогда
Не забыть, как пластинка
Заплеталась, вращалась...
Нету тех оборотов
Ничего. Не беда.
Мы ушли так далеко,
мы ушли так далеко
От холодного моря,
От девятого "А".
Но прислушайся снова
Нас везут в Териоки,
И от этой тревоги
вкруг идет голова.
Без тоски, без печали
на куски размечали
Нашу жизнь, и границы
Выставляли столбы.
То, что было вначале
без тоски, без печали...
Ничего, доберемся,
Это без похвальбы.
И холодное море, пионерские пляжи,
Пионерские пляжи,
крик сигнальной трубы...
Сколько лжи,
сколько блажи,
Все вернется, и даже,
даже наши пропажи,
Даже наши труды.
И когда нежно с морем
утомленное солнце
С морем нежным откроет
нам заветный секрет,
И когда нам помашут
териокские сосны,
Мы поймем и увидим,
и увидим, что нет.
Больше не было солнца,
больше не было моря
Все осталось как было
только там
навсегда.
Териокские сосны
нам кивнут возле мола,
И погаснет картина
ничего, не беда.
Утомленное солнце...
нежносмо... выйдет снова,
Мы узнаем друг друга на линейке в саду.
Будет снова красиво,
будет снова сурово...
Утомленное солнце в сорок пятом году.

Или вот еще, называется «Праздник», очень страшное:

Я помню этот мрак бессонный
Среди осенней темноты.
День искренний, а не казенный
С утра переходил на «ты».
Простым четырехстопным ямбом
Мне невозможно описать,
Каким четырехсложным бантом
Мне шею украшала мать.
Мы выходили в сорок пятом,
Отец под Нарвою убит,
Мне был сегодня старшим братом
Нарком, полковник, инвалид.
Толпа теснилась на Фонтанке
В бумажных розах кумача
И важно пропускала танки,
Что возвращались, грохоча.
Медь обрывалась духовая,
Ликуя, празднуя, кружа,
Литейный, дальше Моховая,
К Дворцовой площади спеша,
Я слышал вой за два квартала,
Там, заглушая мегафон,
Непобедимо и картаво
Мы пели с четырех сторон.
И вот передние колонны
Срывались в правильный квадрат,
Четыре года обороны
Не утомили Ленинград.
Над ним могучая квадрига
Почти что падала в обком,
Ни одного, поверьте, мига
Мы не жалели ни о ком.
Ни о расстрелянных на месте,
Ни о распятых на кресте,
И не было достойней чести
Примкнуть к великой правоте.
До крыши украшая Зимний,
Портрет охватывал дворец,
И ленинградский сумрак синий
Рассеивался наконец.
И мы глядели очи в очи,
И отзывались на призыв,
Но, проклиная и пророча,
Я чувствую, еще он жив.
И желтые зрачки сквозь время
Скупили миллионы душ.
Зачем же врать – я шел со всеми,
Безумен, счастлив, неуклюж.
И тут же, со стены шершавой,
Где слабый облупился слой,
На нас слетал орел двуглавый
Пятиконечною звездой.

И еще буквально несколько строчек – последних строчек стихотворения «Джим», из-за которого, возможно, и посмотрела на меня с полки маленькая книжка поэта Евгения Рейна:

Год за годом приходили гости,
год за годом говорили гости,
пили пиво, чай, молоко и водку,
повторяли смешные словечки:
"он уехал", "она уехала", "они уезжают",
"кабаков", "сапгир", "савицкий", "бродский",
"джексон поллак", "веве набоков", "лимонов"
и опять - "уехали", "уезжают", "уедут"...
Вот и стало на веранде не так тесно,
но всегда приходит коровница Клава
и приносит молоко в ведерке,
и шумит, гремит проклятый ящик.
Дремлешь, Джим? Твое, собака, право.
Вот и я под телевизор засыпаю,
видно, наши сны куда милее
всей этой возни и суматохи.
Не дошли еще мы до кончины века,
уважаемая моя собака.
Почему же нас обратно тянет
в нашу молодость, где мы гремели цепью?

Маня Борзенко Постоянный букжокей вт, 18 августа

Я не трус, но я боюсь

"Как победить страх. 12 демонов на пути к свободе, счастью и творчеству", Ольга Соломатина

Ольга Соломатина (но вообще-то Зигмунд Фрейд) разделяет страх на два состояния:

1. страх реальной или предполагаемой опасности, то есть старости, болезни, несчастного случая, темноты, ядовитых змей;

2. страх-тоска или тревога — чувство без определённой причины или пугающего объекта.

Реальный страх — штука довольно полезная. Психоаналитики пришли к выводу, что любой страх — это в конечном итоге страх смерти. То есть если мы боимся остаться без работы, то на самом же деле мы не хотим остаться без денег, еды и умереть от голода.

А вот страх-тоска — сплошная засада, потому что не ясно, что с ним делать, откуда он берётся и на что направлен.

Есть мнение, что страх-тоска сигнализирует о каких-то нереализованных желаниях.

В первой главе нам даются упражнения, чтобы сообразить, чего боимся лично мы.

А в следующих главах Ольга перечисляет 12 самых типичных общечеловеческих страхов и рассказывает, как их разгромить.

Первый демон — страх перемен.

Тут важно проследить, подталкивает ли к изменениям внешняя среда или появилось такое внутреннее желание (выражаемое той самой тоской и тревогой). С внешней средой самое простое, то есть сложное: куда-то деться сложно, если вы, например, выпускаетесь из школы. Или вас департируют из страны. А со внутренним желанием внезапно сложно, потому что колется больше, чем хочется. И зачастую это желание даже сложно осознать. Потому что ещё и страшно.

Второй демон — страх сказать правду.

Удивительное и переворачивающее мозг для меня тут оказалось то, что жаление соврать — это желание изменить ситуацию.

Третий демон — страх не отличить свои желания от навязанных.

Тут самый ужас в том, что действительно сложно сообразить, является ли ваше поведение вашим глубинным желанием или вы просто привыкли так делать и слушаетесь звучащих в голове голосов мамы и учителей, командующих, как поступают хорошие девочки и ответственные граждане.

Впрочем, третьему демону сопутствует демонёнок - стыд. Если при мысли о каком-то своём не исполненном желании вас накрывает жгучей волной стыда — это вы хотите, а не общество, ага.

Четвёртый демон — страх одиночества.

Не одиночества-уединения, а одиночества-отверженности.

Пятый демон — страх конфликта с социумом.

Нейроучёные заметили, что при страхе быть отвергнутыми обществом, у нас в голове активизируются те же области, которые отвечают за восприятие физической боли. То есть фразы вроде "его слова были для меня как пощечина" — это не преувеличение.

А общество отвергает нас тогда, когда мы не соответствуем его ожиданиям. А где найти ожидания общества? Да например, в пословицах и поговорках. Или в том, что "каждому очевидно", например, что надо закончить школу, поступить в вуз, скорее родить ребёнка (девочкам. Мальчикам это почему-то не обязательно. Почему? Как почему. Ну, это же очевидно), работать пять дней в неделю и быть патриотом. И что старшие всегда правы, к ним надо прислушиваться.

Шестой демон — "завтра". Прокрастинация.

Простое упражнение — пару дней записывать все занятия, на которые уходит больше, чем полчаса. И исходя из этого определить, "кто мы". Ой-ёй, какие странные результаты выходят...

Седьмой демон — "я не могу себе это позволить".

Сущий демон наше желание капитализировать всё на свете и непременно зарабатывать на каждом хобби. Нам мало заниматься декупажем или вязанием, если поделки не продаются, мы стыдимся тратить время на рисование или пение, если не собираемся стать художниками или музыкантами. Как так — работать на работе, а в остальное время просто радоваться? Неееет, мы хотим, чтобы наши увлечения непременно приносили доход и славу, а признаться, что это только для нас — почти невыносимо.

Восьмой демон — страх разочаровать близких.

И это дело серьёзное, если вы в отношениях. И, например, вы кормилец семьи и вдруг сообщаете жене и детям, что бросаете работу и уезжаете медитировать на солнечные блики на спинах выпрыгивающего из воды лосося. Конечно, круто, что вы решили, как реализоваться, но у вас есть некоторые обязательства перед близкими.

Другое дело, что вы вовсе не обязаны быть балериной, потому что мама так об этом мечтала и таскала вас на уйму занятий по растяжке и танцам, от которых вас всегда тошнило. Вот уж это её проблемы.

Девятый демон — страх бедности.

Это тема болезненная и отчасти неприличная. И мы все и так знаем, что делать, чтобы побороть страх бедности: тратить меньше, чем зарабатываем, откладывать не меньше 10% от дохода, не влезать в долги, превращать пассивы в активы. Но почему у кого-то получается так жить, а у кого-то, как ни бейся — нет? Есть мнение, что дело в семейной истории. Например, потомки переживших голодомор склонны разумнее выстраивать свои пищевые привычки и меньше выкидывать еду. Например, если ваших предков раскулачили, у вас может быть подсознательно впитанный опыт, что быть богатым — опасно. Если выписать финансовую историю вашей семьи (откуда к ним приходили деньги, как они распоряжались имуществом и что из этого вышло), то могут внезапно открыться какие-то закономерности и в вашем поведении.

Десятый демон — "всё или ничего".

Наш дорогой перфекционизм. Ведь стыдно заниматься публичными выступлениями, когда тебе далеко до Стива Джобса. Неловко браться за перо, когда ты явно не Джоанн Роулинг, и к вящему своему стыду даже не Дарья какая-нибудь Донцова. Да ну нафиг, честное слово, ещё позориться... И, опять же, ведь все в курсе, что для того, чтобы овладеть каким-либо занятием в некотором приближении к совершенству, надо потратить на него десять тысяч часов. Это значит, десять тысяч часов очень корявых танцев со слезами на глазах. Но без этого начала не получится не только стать крайним слева лебедем на сцене Большого Театра, но и даже на выпускном или во время свадебного танца себя почувствовать более-менее сносно. Впрочем, я слышала про рецепт "делать плохие наброски". Начинающие художники, которым нужно набивать руку, ставят перед собой задачу делать 20 плохих набросков в день, и это здорово помогает не оценивать свои труды сразу в сравнении с да Винчи.

Одиннадцатый демон — страх поражения и боязнь успеха.

Про страх поражения говорить скучно, расскажу про боязнь успеха. Казалось бы, чего его бояться. Но если вдруг вы перед важным выступлением раз за разом заболеваете, стоит проанализировать, какие плюсы принесёт вам отсутствие изменения к лучшему. Например, вам не станут и завидовать. Или осуждать ваш способ добиться успеха. У вас останется больше времени на частную жизнь. У вас не прибавится ответственности. Наконец, психотерапевт А.А. Шутценбергер, посвятившая всю свою жизнь изучению взаимоотношений в поколениях различных семей, говорит, что более вероятна успешная учёба ребёнка из профессорской семьи, чем из малообразованной, пусть и очень любящей и поддерживающей семьи, даже если дети изначально одинаковых умственных способностей. Она считает, что причина в том, что отрок из малообразованной семьи получением образования как бы "предаст" родню и их социальный статус и образ жизни.

Двенадцатый демон — страх, что не хватит времени.

Времени не хватает никому. Даже тем, кому вдруг хватает денег — хотелось бы ещё пару запасных жизней, чтобы успеть позаниматься всеми интересными делами. Но откуда же взять это время? Представьте, что вас родился ребёнок. Ну-ка? Получится уходить с работы вовремя, а не засиживаться допоздна? Удастся выкраивать время на его каникулах? Сможете почитать ему на ночь сказку полчасика?

Конечно, вряд ли можно организовать свою жизнь так (не увольняясь с работы и не разрывая отношений с партнёром и семьёй), чтобы удалось сколь угодно тщательно предаваться изучением всех увлекательных занятий. Но на важный, любимый проект можно выкроить время всегда. Так же как и на младенца.

Сомерсета Моэма однажды спросили, как он пишет: по графику или по вдохновению. "Я пишу только тогда, когда приходит вдохновение, — ответил писатель. — По счастью, оно приходит каждое утро, ровно в девять часов". Музы любят дисциплинированных. Чтобы найти время, нужно начать что-то делать, и делать это регулярно, иначе это воистину пустая трата времени.

Заодно лучше закладывать на выполнение вашего проекта вдвое больше времени и прочих ресурсов, чем вы предполагали изначально. Как и в ситуации с ремонтом.

И не бойтесь просить о помощи.

Стас Жицкий Постоянный букжокей пн, 17 августа

Кох, не накаркай

"Ужин", "Летний домик с бассейном", "Размышляя о Брюсе Кеннеди", Герман Кох

Сначала я прочел роман Германа Коха “Ужин”, где скучная ресторанная встреча двух голландских, поначалу до оскомины тухлых, родственных, но разноклассовых семей исподволь, по экспоненте превратилась в громокипящую трагедию и выяснение жизнеполагающего фактора: а на что ты готов пойти, чтобы сделать хорошо (или не сделать плохо) близкому человеку и наплевать на дальнего, и я подумал, что Герман Кох сумел открыть новый жанр – крайне остросюжетную историю, выстроенную – нет, не на окровавленных трупах и прочих неотъемлемых признаках криминальных бестселлеров, не на шпионских страстях, не на мировых заговорах... Герман Кох умудрился подергать за другие, не менее отзывчивые струны читательских душ: за струны любви к своим ближним, но подергал их совершенно особенным образом: нервозным, конфликтным, патологическим. Но, подумал я, сумел ли Герман Кох и в прочих своих книжках оставить свой новооткрытый жанр на том же уровне? А вот сумел!

“Размышляя о Брюсе Кеннеди” – это такая short love story, курортная интрижка, которая оборачивается двойным катарсисом (для обоих главных героев), а “Летний домик с бассейном” – это семейная драма, в которой виноват оказался невиновный, а виновный так и сгинул невесть куда, но закоулки человеческой натуры и тут, и там – выписаны с пугающей достоверностью. Пугающей настолько, что никому и никогда не захочется их посетить живьем, а не в книжках, но не факт, что Бог нам позволит туда не заглядывать. Хотя – лучше б не позволял, не надо нам этого, пусть оно только в литературе и останется...

А Герман Кох останется умелым ковырятелем патологий во взаимоотношениях людей, ловким описывателем интриг на ровном, казалось бы, месте, ушлым увлекателем читателей, но, пожалуйста, не накаркивателем – не надо нам этого, не надо...

Чарлз Буковски Гость эфира вс, 16 августа

Синяя птица внутри Чарлза Буковски

Дню рождения Хэнка

у меня в сердце есть синяя птица, и ей
невтерпеж на волю
но я для нее слишком крут,
я говорю, сиди внутри, я не намерен
показывать тебя
никому.

у меня в сердце есть синяя птица, и ей
невтерпеж на волю
но я заливаю ее виски и вдыхаю
дым сигарет
и ни шлюхи, ни бармены
ни продавцы гастрономов
не знают, что
она
у меня внутри.

у меня в сердце есть синяя птица, и ей
невтерпеж на волю
но я слишком крут для нее,
я говорю,
сиди тихо, ты хочешь мне все
испоганить?
хочешь испортить
механику?
подорвать продажу моих книг
в Европе?

у меня в сердце есть синяя птица, и ей
невтерпеж на волю,
но я слишком умен, лишь иногда я выпускаю
ее по ночам
когда все спят.
я говорю, я знаю, что ты там
поэтому не
грусти.

потом загоняю ее обратно,
но она немного поет
у меня внутри, я еще не совсем ее
уморил
и мы спим с нею вместе вот
так
с нашим
тайным пактом
и это так мило, что поневоле
расплачешься, но я не
плачу, а
вы?


За перевод этого стихотворения и многих других работ Чарлза Буковски "Голос Омара" сердечно благодарит Макса Немцова.

Шаши Мартынова Постоянный букжокей сб, 15 августа

Привет от Атоса

"Пора вызывать такси", Сергей Штерн

У Сережи Штерна вышел маленький сборник стихов. Сережа — опять тот случай, когда сразу не понимаешь: хорошо это для чтения текстов — знать их автора, или нет. Но в случае Сережиных стихов чуть погодя делается ясно, что нет, не важно: я бы читала их и без знакомства с Сережей так же. У Сережи в этих его стихах зима, все цвета — о каких бы он ни писал буквально — оттенки темно-синего, редкие для Москвы густые туманы и не редкий для нее же сумрак, однако не поймите меня превратно: "Пора вызывать такси", хоть и весь так или иначе о любви и людях, к которым и с которыми она возникает и растворяется, — не плач Ярославны, не тоска и не "вздыханья на скамейке". Да, в этих текстах есть некоторая ехидная усталость и призрачная мужская томность, но все это мне лично нравится — иногда по-человечески, иногда чисто эстетически. Мне нравится негромкая разговорность Сергея Штерна, совмещение снисходительности и открытости тона. Я слышу вычеркнутую из текстов драму, но, вычеркнутая, она оставила по себе затейливую систему пор и лабиринтов за словами, и как раз они-то и берут меня за ворот и говорят мне прямо в ухо — о том, что из стихотворения не вычеркнешь, а сказать впрямую вышло бы, вероятно, либо пошло, либо скучно. Мне кажется, я слышу, что Сергей Штерн не говорит вслух.

Уже прошло 1313 эфиров, но то ли еще будет