Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

«Голос Омара» — литературная радиостанция, работающая на буквенной частоте с 15 апреля 2014 года.

Исторически «Голос Омара» существовал на сайте «Додо Мэджик Букрум»; по многочисленным просьбам радиочитателей и с разрешения «Додо Мэджик Букрум» радиостанция переехала на сайт «Додо Пресс».

Здесь говорят о книгах, которые дороги ведущим, независимо от времени их публикации, рассказывают о текстах, которые вы не читали, или о текстах, которые вы прекрасно знаете, но всякий раз это признание в любви и новый взгляд на прочитанное — от профессиональных читателей.

Изначально дежурства букжокеев (или биджеев) распределялись так: Стас Жицкий (пнд), Маня Борзенко (вт), Евгений Коган (ср), Аня Синяткина (чт), Макс Немцов (пт), Шаши Мартынова (сб). Вскр — гостевой (сюрпризный) эфир. С 25 августа 2017 года «Голос Омара» обновляется в более произвольном режиме, чем прежде.

Все эфиры, списком.

«Голос Омара»: здесь хвалят книги.

Маня Борзенко Постоянный букжокей вт, 26 декабря

Не подумайте плохого, эта песня про любовь

Джесси Беринг, "Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся"

Дико-дико интересно, что извращенцами не всегда называли распутных страшилищ. Раньше "быть извращенцем" означало просто быть атеистом. А человека, который пользуется витыми морскими раковинами для анального удовлетворения, назвали бы просто плутом или негодяем.

Только в конце 19 века слово "извращенец" перешло из патетических церковных проповедей в бурные споры между врачами-сексологами. Раньше-то самым заметным "извращенцем" был Ричард Докинз.

Сейчас общество изрядно занято вопросом о том, какое сексуальное поведение "нормально", а какое нет.

Тут важно различать ориентацию и поведение. А также причинение вреда и нет. Наше моральное осуждение должно быть направлено на действия (а не фантазии), причиняющие вред объекту этих действий (а не обществу, которому не может быть причинен вред от обоюдоприятного секса по согласию сторон). А то вот у скакунов-чемпионов принудительно собирают сперму, прибегая к "электроэякуляции" (это когда в задний проход вставляют электрический стержень и бьют током по простате) и не вполне понятно, почему это совершенно законно, а когда зоофил ласкает половые органы любимой лошади, чтобы доставить ей удовольствие, – это ужас-ужас.

Кстати, о животных. В 17 веке в Коннектикуте считалось, что намного хуже педофилов – "свинолюди", мужчины (сообщники дьявола), оплодотворяющие домашний скот. По Фоме Аквинскому, получившиеся существа (продигии) могли проникнуть во все уголки земного шара и изгадить все, созданное руками благочестивого народа. А получались продигии от секса с атеистами или от секса со скотом, разницы тогда не видели. А поскольку скота в те времена, видимо, было много больше, чем атеистов, то охотились на зоофилов и сжигали их на кострах. А животных убивали. Вот например 16тилетний Томас Грейнджер изнасиловал кобылу, корову, двух коз пять овец, двух телят и индюшку (не спрашивайте, как, самой интересно!), и ни одного атеиста. А первый шаг к моральному прогрессу был сделан во Франции 18ого века. Крестьянин Жак Феррон занялся сексом с ослицей, которую очень любили горожане. И на суде засвидетельствовали, что она не была ранее замечена в промискуитете и прочих нечестивых действиях, поэтому ее оправдали. Его-то, понятно, сожгли заживо, но все равно это большой шаг к гуманизму и справедливости.

Про животные инстинкты:

поскольку мы ходячие фабрики по производству соплей, мочи, фекалий, слез, пота, кожного сала, зубного налета, ушной серы, спермы и прочей гадости, непонятно, как в нас вырубается отвращение, чтобы вообще позволить спариваться с вот этим всем ужасом.

А вот как! Есть такая "теория управления страхом". Она заключается в том, что любая реакция отвращения, связанная с сексом, происходит от страха смерти. И тут с одной стороны возбуждение помогает преодолеть отвращение (только связанное с сексом!), а с другой, если мы повспоминаем что-то мерзкое, то возбуждение прекратится. Изначально эти рефлексы произошли от того, что если лобок партнера покрыт чем-то гнойным или задорно прыгающим или же воняет всеми цветами радуги, то во имя эволюции не надо с этим заниматься сексом. И во имя эволюции же женщины более открыты сексуальной девиантности, если у нее нет риска забеременеть. То есть либо уж здоровый, успешный, близкий по возрасту партнер, проявляющий готовность совместного воспитания детей, либо морская черепаха, чисто ради удовольствия.

В 18 веке считалось, что наличие у женщин сексуального желания = "бешенство матки". То есть, если женщине хочется секса, хотя бы даже с собственным супругом, или она удовлетворяет себя сама – она больна. (Каждый понимал под половым влечением что-то свое, но обычно достаточно было того, что у женщины прощупывался пульс).

Впрочем, для облегчения страданий больной предписывалось (помимо прикладывания пиявок к половым губам) диеты из пресного мяса, ванны с латуком и воздерживаться от танцев и чтения любовных романов. Самым радикальным средством было удаление клитора. Ведь от самоудовлетворения, как считалось, были все женские проблемы, от эпилепсии до каталепсии.

Впрочем, пацанам тоже не разрешалось себя трогать. Их предлагалось лечить так: проводить обрезание без обезболивания. А тем, кто сомневался насчет обрезания, предлагали натянуть крайнюю плоть на головку пениса и зашить. Впрочем, подобное лечение предлагалось только онанирующим подросткам, а мужчины-развратники считались нормой.

Бытовало мнение в районе 1886 года, что у мужчин есть заболевание под названием сатириаз, мужская нимфомания. Но если женщинам достаточно было помастурбировать, чтобы получить диагноз психической, то мужчинам требовалось проявлять сексуальные аппетиты уровня маркиза де Сада.

В 2012 году один гарвардский психиатр пытался добиться, чтобы повышенное сексуальное влечение было признано феноменом с диагностическими критериями. Было проведено множество исследований (оказалось, что в среднем мужчины испытывают оргазм 2,5 раз в неделю. Очень в среднем, несколько процентов кончают минимум по разу в день. А женщины в долгосрочных отношениях испытывают оргазм в 4 раза чаще, чем вне отношений) и определить, сколько же секса – норма – не удалось.

Парафилия (пара по-гречески – "другой" или "за пределами", филия – "любовь") – это "половые аберрации", "отклонения", например акротомофилия – влечение к людям с ампутированными конечностями, мелиссафилия – влечение к пчелам, подофилия – страсть к ступням, и много других классных штук.

А вот что задорно, как-то провели эксперимент, когда козлят воспитывали овцы, а ягнят козы. Так потом пацаны-козлята желали спариваться с воспитывавшим их видом (половой импринтинг это называется), и пацаны-ягнята тоже. А девочки обоих видов проявляли вполне эротическую гибкость. Не то, чтобы люди были прямо совсем как копытные, но что-то общее у нас есть, хотя людям и жалко отдать своих детенышей на воспитание другому биологическому виду, чтобы посмотреть, как разовьется их сексуальность.

Однако же социальный психолог Рой Баумейстер провел исследования среди человеческих самцов и самок и выяснил, что с момента формирования у мужчин сексуальных пристрастий, они не склонны их изменять. А женщинам норм. Подобные же данные получила и Мередит Чиверс (к женским гениталиям приливает кровь в ответ на видение любого вида секса).

Вообще же парафилии делятся на две крупные категории: в первой необычным является объект желания, во второй внимание уделяется необычному поведению.

Кстати, примерное соотношение мужчин и женщин среди парафилов – 99 к 1.

Совсем уж интересно, что хотя считается, что вид обнаженного человека побуждает относиться к нему, как к объекту, исследования показали, что обнаженного человека оценивают как менее способного к "разумной мыслительной деятельности", но более склонного к испытывать физиологические и эмоциональные состояния (страх , радость, боль, удовольствие, голод, грусть, страсть, ярость...) То бишь во время секса нас мало волнуют математические способности наших партнеров, в отличие от того, что они чувствуют. Для того, чтобы любовники могли синхронизироваться и достигать пика удовольствия относительно вместе, включается эмпатия. И даже несколько минут "тренировок" с постоянным партнером очень помогают настроиться на него и в обычном-несексуальном взаимодействии.

Аминь.

Стас Жицкий Постоянный букжокей пн, 25 декабря

Смесь внутри героя

"Однажды в Бишкеке", Аркан Карив

Роман “Переводчик” так и хочется начать беспощадно сравнивать с прозой Довла... но нет, не буду, хоть он и состоит как бы из баек. Тем более его уж разве что наиленивейший не сравнивал, он ранее вышел одной стройной, но странной книжкой с романом отца Карива – Юрия Карабчиевского “Жизнь Александра Зильбера” (а герой Карива – Мартын, и тоже Зильбер), и, помнится, тогда мне было странно и любопытно прочесть такой диалогический эксперимент – диалога, как мне казалось, тогда в литературном смысле не вышло, но, может, именно поэтому диалог вышел гораздо более личным, хоть и не до конца прочитываемым. Но вышел. В смысле, получился настоящим, а не сочиненным.

Тут я перечитал его без отца, и он перечитался немножко по-другому – все-таки соседство влияет. Одно дело – когда ты полуоппонируешь, другое – когда дополняешь себя другими, но своими словами. Вторым романом, не сильно похожим на первый, к примеру (хотя авторство не оспоришь): “Однажды в Бишкеке”.

Не-не-не, этот роман нельзя назвать плутовским, как многие сделали необдуманно. Скорее, шутовским, хитровским или хулиганским, потому что интонация, жанрово-понятная, ага, она есть, но нет стройности жанра – нет сложнопридуманной интриги, в результате которой все оказываются в дураках, кроме главного эго. Тут, скорее, получается, что все уже изначально – либо дураки, либо шуты, либо плуты, (или так себя ведут) но выиграть не получается ни у кого. Включая псевдошутовского альтер-эго, который в промежутках между комическими, но опасными аферами (авансом проплаченная победа в среднеазиатских выборах) переживает совершенно не смешно, но, скорее, искренне-поэтически.

И уж непонятно, чего больше в этом чтении – читательской рефлексии нелитературного характера (если читатель осведомленный) – раздумий про рано умершего автора и его хаотической биографии (включая жизнь в Аргентине с целью погружения в танго) – и нераздумий, но простоудовольствий от абсурдоглупостей, снабженных героепереживаниями.

Макс Немцов Постоянный букжокей пт, 22 декабря

...Как ниточка, тянется

"Великая Сибирская железная дорога. Что я увидел во время поездки", Фрэнсис Эдвард Кларк

Сказать правду, я ожидал немногого от этой книжки, но она оказалась на диво хороша. Известный американский евангелист, основатель Общества христианского стремления молодых людей (ну или типа того, биографию см. тут), решил с женой в 1900 году проехать из Бостона в Лондон не как все люди (через Атлантику или даже Америку, Тихий и Индийский океаны), а напрямик - по еще не вполне открытому и даже достроенному Транссибу. Логика была такова, что многие не переносят морских путешествий, да и вообще надоело - так, типа, все ездят, толпами, а тут можно объехать вокруг света исключительно силой пара. Представляете? Нас повезет современный Пар (даже там, где дороги еще нет - от Хабаровска до Сретенска - это будут речные пароходы)... Сказано - сделано. Дополнительной остроты придавало ограниченное время - в общем и целом на путешествие от Владивостока до Лондона Кларк положил себе 44 дня.

Получилось эдакая жюльверновщина, написанная изысканно-банальным слогом того времени и по необходимости поверхностная (мы же Филеас Фогг или кто) и забавная (например, американец сталкивается с совершенно невскрываемой системой кодировки - русским языком - и рассматривает его исключительно с точки зрения его декоративности), но вместе с тем документально точная (сколько что стоит, как что устроено) и полная живых картин, колоритных деталей и вполне проницательных замечаний и рассуждений о геополитике, общественном устройстве России и ее нравах. Ни грана христианского проповедничества, но много уважения и интереса к новой для автора культуре ("сибирской"; автор, заметим, судя даже по его библиографии, путешествовал изрядно), а бонусом - появление наших старых знакомых, консула США Гринера и - та-дамм - Сары Прей.

Рассказывать можно долго, но лучше читать самим - книжка издана по-русски, при желании добываема и в ней много картинок.

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 20 декабря

Да поможет нам рок!

Александр С. Волков, Сергей Гурьев, "Журнал КОНТРКУЛЬТУР'А. Опыт креативного саморазрушения"

Я еще не читал эту книгу. Зато несколько лет назад написал для нее текст. В результате, как я понимаю, текст в книгу не вошел. Но он все равно мне кажется важным - в нем я сформулировал нечто для себя важное.

____________________________
Я не застал рок-самиздат. Не застал, хотя по возрасту вполне мог бы успеть – просто, не знаю, не получилось. Большинство рок-прессы конца 1980-х я держал в руках уже потом – уже сейчас, когда юношеский восторг и, позже, неприятие «русского рока» сменились во мне живейшим и неутолимым интересом, причем интересом не к музыке как таковой (хотя, чего греха таить, многое из того, что звучало в 1980-е, я люблю до сих пор), а к времени, к отечественному рок-н-роллу как феномену. Мне не нравятся 1980-е – они не могут нравиться. Но мне нравится то, что тогда происходило.

Настоящий журнал «КонтрКультУра» я, кажется, держал в руках лишь один раз – это был последний, третий номер, эпохальный, возвестивший о смерти и самого журнала, и рок-самиздата в целом. Сейчас я разглядываю отсканированные страницы журнала и что-то вспоминаю. Но так, с трудом. Поэтому текст, который я в данный момент пытаюсь написать, – это не воспоминания очевидца, это взгляд со стороны. Не изложение пройденного, а сочинение на заданную тему. И попытка сформулировать какие-то важные для меня мысли.
«КонтрКультУра» появилась на самом сломе эпох: первый номер – январь 1990-го, третий и последний – декабрь 1991-го. Пока несколько сумасшедших фанатов сибирского панка делали один из главных журналов эпохи рок-самиздата, успела рухнуть огромная страна. А они, кажется, и не заметили – счастливые люди.

Индивидуальное для них было важнее общественного – отсюда и знаменитое интервью Егора Летов про то, что личность для системы опаснее массы, не помню дословно. Отсюда и появившийся в недрах редакции термин «экзистенциальный панк-рок» – ключевым здесь было слово «экзистенциальный». И страшная хронология журнальных номеров теперь тоже кажется логичной: за окном рушилась великая страна, но первый номер был отмечен самоубийством гитариста «Гражданской обороны» и лидера «Промышленной архитектуры» Дмитрия Селиванова («Ну ладно, у меня тут еще дело в конце коридора…»), второй – гибелью Виктора Цоя, третий – исчезновением Янки Дягилевой. Экзистенциальный панк-рок. Осененная крылом смерти, «КонтрКультУра», просуществовав без малого два года, своим закрытием поставила крест на рок-самиздате. То есть, конечно, другие издания еще существовали, и довольно долго, но само самиздатовское движение ничего более яркого уже не породило. Пришли иные времена.

Мне сейчас кажется, что самиздат в целом и рок-самиздат в частности возник не на пустом месте. Мне сейчас кажется, что малотиражные книжки начала ХХ века, все эти первые издания Осипа Мандельштама и Алексея Крученых, были именно предтечей, логичным началом самиздата середины и конца ХХ века. Выпущенные крошечными тиражами книги были доступны лишь избранным и, одновременно, меняли язык и мир вокруг. Потом, когда официальные тиражи стали зашкаливать, но новым авангардистам («авангардистам» – тем, кто отличался от общей массы) печататься было уже невозможно, на место этих книжек пришел самиздат – слепые копии лучших книг и музыка «на костях». И потом возник рок-самиздат – те же маленькие тиражи, та же «элитарность» (в смысле, что достать тот или иной выпуск газеты или журнала было непросто) и то же подрывное влияние на окружающую действительность. А вокруг снова рушилась большая страна.

При все богатстве выбора самиздатовской рок-прессы, появившейся с середины 1980-х, кажется, именно «КонтрКультУра» оказалось наиболее близка к изданиям начала века. Дело в том, что «КонтрКультУра» по сути не была рок-самиздатом. Нет, конечно, там шла речь о музыке, но все же журнал был не музыкальным, а… анархо-философским. Почти отказавшись от концертной хроники, авторы журнала резвились на многочисленных страницах, предоставляя журнальную площадь то американскому панк-леваку и экс-лидеру Dead Kennedys Джелло Биафре, то советскому (вернее, антисоветскому) художнику и одному из основателей арт-группы «Мухоморы» Свену Гундлаху, ерничанье по поводу конформизма Московской рок-лаборатории здесь соседствовало с откровенным издевательством над миром попсы, а серьезные рассуждения о панк-роке – с едва ли не порнографией. Это был литературный журнал, литературный – в самом широком смысле слова. «КонтрКультУра» была настоящим левацким изданием, провозгласившим свободу и независимость своими основными задачами. И, как анархистский Город солнца – махновское Гуляйполе, – журнал просуществовал недолго, но парни успели покуражиться на славу.

В какой-то момент в стране, где свободная пресса отсутствовала в принципе, для продвинутой части аудитории самиздат в целом и рок-самиздат в частности заменили геронтологические СМИ. «КонтрКультУра», выродившаяся из «Урлайта», появилась на закате эпохи самиздата – в самом начале 1990-х. Это было веселое время – вдруг разрешили все, и люди словно с цепи сорвались, творческие люди – особенно. И завертелось. А потом, когда свобода (почти настоящая, без кавычек) стала превращаться в бизнес-модель, многие начали ломаться. Редакция «КонтрКультУры», встав на коммерческие рельсы (в смысле, увеличив тираж издания до почти заоблачных высот и напечатав очередной журнал в настоящей типографии, то есть, по сути, перестав делать самиздат), быстренько выпустила последний, третий номер и свернула журнал. И осталась неопороченной.

Пришла пора «настоящих», зарегистрированных изданий – в ельцинской России, хотя бы в первые годы ее существования, еще можно было почти все. Но игры в поколение дворников и сторожей закончились – появилась возможность (а у некоторых – и желание) зарабатывать деньги. Стало не до самиздата.

Сейчас настало время бойцам вспоминать минувшие дни. Мне, сегодняшнему, хочется верить, что им было весело. Им было что-то надо – это, на самом деле, очень важное состояние. Последнее время почти не встречается.

Маня Борзенко Постоянный букжокей вт, 19 декабря

"Я не боюсь. Совсем"

"Вернуться по следам", Глория Му

Разве можно прожить всю жизнь вот так, без собаки?

Я очень избалованная в смысле книг. И когда мне советуют нечитанное мной худло неизвестного автора, я отношусь к этому сильно настороженно. Незнакомые персонажи, неизвестный язык, невнятный ритм повествования...

Когда новообретенная подруга подсунула мне книгу Глории Му, я даже не стала ее читать. Пока не стало нужно книжку отдавать через два дня. Тогда я со вздохом воткнулась взглядом в первую страницу, и дальше не выпускала книгу из рук на всех трамвайных остановках, на эскалаторах, на переходах в метро, на светофорах и иногда на улице.

КТО ЖЕ ЗНАЛ!

Ненавижу описывать "о чем" книга, потому что по-настоящему офигенские книги, разумеется, обо всем. О жизни, о случайностях, о любви и еще раз любви, о воспитании, о выборе, о сложностях. Но ок. Эта книга о девочке Глории, о ее родителях-врачах и о том, чему ее родители учили, о детстве в деревне, о жизни среда и о воспитании собак и козы, о дружбе с мальчиком-цыганом, о лошадях, о нахождении своего призвания, об очень активной жизни, об уважении и несгибаемости, о многократных спасениях, о настоящих дружбах и поддержках, и о том, какая смесь выходит при сочетании воспитания интеллигентных родителей и кучи книг с "деревней", "улицей" и работягами.

В книге много мата, beware. Но он звучит как песня и совершенно необходим. Ни одного лишнего слова там нет.

Господи, как я мечтаю теперь о собаке.

И о доме с конюшней.

Макс Немцов Постоянный букжокей пт, 15 декабря

Что у них внутри?

"Осмотр склепов", Эрик Маккормак

Некоторые рассказы из этого сборника — первой его книги, которая долго меня бежала, — потом вошли в романы (и не только «Грустные рассказы в Патагонии», вшитые потом в «Мотель Парадиз», есть и еще мотивы). Маккормак — великий мрачный фантазер, продолжатель долгой традиции страшных рассказчиков от По, Бирса и Ирвинга до Борхеса и Кортасара. Дело даже не в сверхъестественном и/или готически-ужасном, оно-то как раз относительно незначимо, не в саспенсе, хотя его местами хватает, а в причудливых извивах и спиралях литературной фантазии. Для Маккормака нет запретных сюжетов — как в рассказах его нет нравоучений, нет выводов или ответов на вопросы, почему, зачем и как. Чистая гениальная фантазия, ничем не сдерживаемые ее налеты и порывы. Если бы Александр Грин был писателем получше, он бы мог стать Эриком Маккормаком.

Маня Борзенко Постоянный букжокей вт, 12 декабря

Калейдоскоп былин

"Ложится мгла на старые ступени", Александр Чудаков

Если вам знаком уют и затаенный восторг вечерних разговоров на веранде на даче за длиннющим раздвинутым столом, накрытым скатертью, под лампой с желтым абажуром и бахромой, когда дед в кресле шелестит газетой, отчим перебирает струны гитары, но все не заняты своими делами, а друг с другом – разговаривают, рассказывают, уточняют даты и имена, вспоминают, смеются, вздыхают...

Если вы помните, какое счастье сидеть там, затаившись на деревянных досках пола или на жестком стуле, крохотными глотками пить чай, и слушать, слушать, слушать, запоминать, впитывать, узнавать, надеясь, что не вспомнят о времени и не погонят спать...

Да даже если и не было у вас такого в детстве, то вот – можно наверстать сейчас. Обрывками, калейдоскопом, вы узнаете историю России из историй жизней таких разных людей, так или иначе связанных жизнью в Чебачинске – месте ссылки, где оказывались одновременно и интеллигенты, и раскулаченные хозяйственники, и ярые оппозиционеры, и простой люд.


Читали вслух: Диккенса, Толстого, Чехова. (Когда у Антона подросла дочка, он пытался устроить такие же семейные чтения, и позже — когда появилась внучка. Но не получилось ни тогда, ни потом — что-то ушло безвозвратно, и нельзя было повторить даже такую простую вещь.)

Наказаний у деда было два: не буду гладить тебя по голове и - не поцелую на ночь. Второе было самое тяжелое.

Макс Немцов Постоянный букжокей пт, 8 декабря

Неприукрашенные отходы

"Плотницкая готика", Уильям Гэддис

Этот спуск в ад в вихре мусорных синтагм требует такого же неистового темпа чтения — «Плотницкую готику» лучше всего читать в реальном времени, не отрываясь на сон, еду и прочие занятия. Потому что иначе воздействие как-то стушевывается. Но вряд ли сейчас кто на такое способен.

По сравнению с «Джей-Ар», третий роман Гэддиса — вещь практически камерная, эдакий музыкальный нуар (упс, мне кажется, получился спойлер), прозрачная и гораздо более доступная для понимания. Однако пристальное внимание Гэддиса к мелкому мусору неинтересных американских жизней — то же самое, что у Дона Делилло в «Белом шуме», — конечно, создает определенный комический эффект, но в этом и перчатка, бросаемая читателю. Он вообще пишет не для слабонервных или брезгливых и полностью отчуждает свои тексты от нашего сострадания. Но, по сравнению с Делилло, все это звучит гораздо убедительнее, потому что у Гэддиса гораздо меньше литературных фильтров — он не «пишет» линейно, он конструирует из detritus unadorned.

Интересно еще и другое. Особенность текущего момента на этих территориях такова, что практически все читаемое из нормальной литературы, воспринимается как актуальный комментарий к этому самому моменту, вне зависимости от того, когда было написано. Так и тут. Наступление темных веков, клерикализация сознания, мракобесие под видом образования. Штаты это пережили полвека назад (переживают и сейчас, но не с такой остротой явно), а .рф из этого состояния не выберется, видимо, никогда. Влияние жупела, будь то марксизм или православие, на массовое сознание соотечественников по-прежнему огромно. Это для любой власти очень выгодно, конечно, — такая манипуляция сознанием в массовом масштабе. Об этом, в частности, нам рассказывает и «Плотницкая готика».

Африка ХХ века в романе — довольно точный образ того, что происходит сейчас между .рф и Украиной: полностью оболваненное население пытается выжить под натиском обезьян с ракетными комплексами с обеих сторон. Гэддис отчеканил по этому поводу прекрасную формулировку: «Глупость — сознательно культивированное невежество». Невежество лечится, глупость — нет. Ко всему относится, между прочим, хоть это знание и не утешает.

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 6 декабря

Сестренки, как пройти на Колокольную?

Владимир Яшке, «Стихи разных лет»

Владимира Яшке называют дедушкой «Митьков» – не потому, что он их предвосхитил, а потому, что, когда они познакомились, он был старше всех. Он и рисовать начал сильно раньше них – еще в конце 1960-х. Удивительный художник (и поэт), разный. И пейзажи, которые, если их повесить между картин Сезанна и, скажем, Сислея, будут очень неплохо смотреться. И серия про Зинаиду Морковкину (Яшке – художник, который создает вокруг себя миф, и щекастая, аппетитная и не слишком стеснительная в проявлении чувств Зина Морковкина – один из главных, если вообще не важнейших, элементов этого мифа, персональный рай). И моя любимая картина про прогулку втроем – он, она и ребенок, но ребенок не очень влезает в «кадр», и это как-то дико трогательно и узнаваемо. И почти бунюэлевская серия, вернее, несколько картин разных лет, одинаково озаглавленных «Сестренки, как пройти на Колокольную?» – парень, облик которого буквально дышит мифической Лиговкой (той Лиговкой, которая существует лишь в воспоминаниях о довоенной жизни), все никак не может найти Колокольную улицу и спрашивает у разбитных девчонок, идущих мимо, но они, судя по всему, оставляют его без внимания – почти трагический образ, если задуматься.

Родившийся во Владивостоке, проведший детство в Севастополе, отучившийся в Москве и приехавший жить в Ленинград, Яшке, несмотря на солнечный, радостный, яркий настрой своих произведений, все равно совершенно питерский художник. Не просто художник, но создатель (и своими картинами, и своими стихами) поздней невербализуемой городской мифологии, которая появилась в 1970-1980-е и которой пока ничего не нашлось взамен – и, может, оно и к лучшему.

никогда ты всерьез
не мечтала меня Зинаида –
все коришь да шельмуешь –
на кой тебе нужен такой
у меня, мол, –
ни рожи ни кожи ни вида –
пригляделась бы стерва –
а может я вовсе другой –
может буду богат
буду пить и коньяк я
и херес –
заведу себе блядь
арендую марсельский залив
отгуляю
вернусь
и в провинции русской похерюсь
и женюсь всем на зависть
на Клавке из «Вина в розлив».

Маня Борзенко Постоянный букжокей вт, 5 декабря

От идеала до порока

"Женщины викторианской Англии", Катя Коути, Кэрри Гринберг

Брак по любви стал всеобщим идеалом на заре 19ого века, появилось множество книг про "этикет любви, ухаживаний и брака". Первым делом в браке по любви рекомендовалось оценить классовую принадлежность избранника и посоветоваться на его счет с родителями. Оставаться наедине влюбленным, конечно, не дозволялось, но они могли писать друг другу любовные письма. Пособия, как правильно писать любовные письма по шаблону, тоже продавались широко. После наступала помолвка, длящаяся как правило от шести месяцев до двух лет, за время которой мужчине следовало купить и обставить дом, а женщине убедиться, что он не обладает качествами "несовместимыми с браком".

За три недели до свадьбы все газеты объявляли о грядущем торжестве, чтобы к моменту "если есть кто-то, знающий обстоятельства, препятствующие этому браку, пусть скажет об этом сейчас или молчит навсегда", эти самые знающие могли успеть приехать на венчание. А если мужчина отменял помолвку, то платил невесте изрядный штраф.

После свадьбы (по дневникам мемуаристок) для девушек становился сюрпризом акт любви, их готовили к семейной жизни, не упоминая секс. В 1930 году (ааааа! примерно за пятьдесят лет до моего рождения) одна молодая мать с изумлением сообщала, что ребенок "появился оттуда же, куда муж его засунул". С детьми проводить время было не очень принято. Матери традиционно подбирали гувернанток и следили за их работой, отцы же вообще виделись с ребенком пару часов в день, когда ребенок с гувернанткой спускался в специальную комнату из детской.

"После долгожданной свадьбы девушку ожидала нежная забота мужа и финансовое благополучие. Или же унижения, побои и нищета".

Развестись мужчина имел право, если мог доказать неверность жены (в идеале требовалось два свидетеля), жена же могла подать на развод только, если могла доказать инцестуальную связь супруга или его многоженство. Никакие побои, разумеется, поводом для развода не были.

Подробнейшим образом книга рассматривает вопросы гигиены и красоты, образования разных сословий, получения профессий и способы досуга. Это не только о женщинах. Просто в отличие от остальных, в ней говорится и про женщин тоже.

Макс Немцов Постоянный букжокей пт, 1 декабря

Я к вам пишу, чего же боле...

"Письма Томасу Пинчону и другие рассказы", Крис Итон

Книжка рассказов канадского нео-фолк-рокера нулевых — как внятная музыка этого поколения художников. Вроде бы ничего нового, но все очень хорошо сделано: антураж на месте (включая экзотическую науку и обскурную историю), двойное дно есть, острота и некоторая душа присутствуют (в смысле «написано с душой»), расставлены правильные метки (Пинчон, например), есть ирония и самоирония. Нет только искры священного безумия, wild abandon, но и почти вся музыка сейчас такая — у нас постмодернизм на дворе или как? Также несколько смущает некоторая доля излишнего самолюбования, но, по правде говоря, это не очень раздражает — у нас еще и культурная экономика внимания, в конце концов. Самый большой минус — нет обалдения перед страницей, не хочется влезть между строк и понять, в чем же волшебство текста. Но волшебства сейчас, наверное, нигде не сыщешь…


Да, Томас Пинчон там — эдакий «макгаффин», в контексте смешной, но особой роли не играет. Больше всего Крис Итон все же — верный наследник Доналда Бартелми.

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 29 ноября

Конструктивистская утопия, Платонов и культ тела

Борис Гройс, «Александр Дейнека»

Крошечная и крайне увлекательная книжка философа и искусствоведа Бориса Гройса названа по имени главного героя – Александра Дейнеки, но посвящена она лишь небольшому аспекту творчества великого художника времен расцвета русского авангарда, а именно – телесности. «После двух десятилетий художественных экспериментов, кульминацией которых стал переход к геометрической абстракции в работах Казимира Малевича и Пита Мондриана, многие европейские и русские художники провозгласили «возвращение к порядку» - возрождение традиции фигуративной живописи…» - начинает Гройс, и дальше кропотливо анализирует творчество Дейнеки этого периода. Но, конечно, не только Дейнеки – например, Гройс много пишет и о Лени Рифеншталь. Что понятно – как и Дейнека в Советском Союзе, Рифеншталь в нацистской Германии тоже культ вокруг атлетического тела. Однако, сравнивая атлетов Дейнеки и Рифеншталь, Гройс находит важное их отличие друг от друга – там, где Рифеншталь (и вообще нацистская идеология) ищет истоки и непрерывную традицию, в данном случае берущую начало в Древней Греции, советский Дейнека верит в «радикальные исторические переломы, новые начала и технологические революции». На самом деле, это – очень важное отличие ранней советской и нацистской идеологий, какими бы похожими они не были чисто визуально. Лишенное аристократизма, социальной и культурной привилегированности, тело в творчестве Дейнеки идеально вписывается в проект светлого будущего – не как элемент конструктора для построения модели, но как часть реального эксперимента по построению этого самого будущего. Тела в работах Дейнеки, лишенные, в том числе, и сексуальности, «воплощают собой аллегорию телесного бессмертия», то есть, проще говоря, становятся машинами – и в этом творчество Дейнеки неожиданным образом продолжает дело, начато русскими авангардистами, к примеру, тем же Родченко. Дейнека, вслед за представителями русского авангарда, участвует в строительстве конструктивистской утопии. Вот она, непрерывность искусства – и здесь русский авангард неожиданно объединяется с социалистическим реализмом.

Крошечная книжка Гройса вообще наполнена парадоксальными наблюдениями. Например, вот: «…его искусство в некоторой степени служит аналогом текстам Андрея Платонова – автора, интересовавшегося имперсональной мистикой пролетарского тела…» Если задуматься, этот вывод напрашивается сам собой. Книжка «Александр Дейнека» – этот как раз для того, чтобы задуматься, а в какую сторону – автор подскажет.

Маня Борзенко Постоянный букжокей вт, 28 ноября

"Закрыть глаза и думать об Англии"

"Недобрая старая Англия", Екатерина Коути

В любой отрезок времени на Британских островах уживались два разных мира, переплетаясь между собой и видоизменяя друг друга: слуги и их хозяева, проститутки и джентльмены-клиенты, карманники и их зажиточные жертвы, жители трущоб и филантропы, предлагающие им душеспасительные брошюрки.

Эта книга рассказывает про темную сторону викторианской Англии.

В первой части мы гуляем по трущобам, узнаем, откуда появились и как жилось в работных домах, когда и как была устроена система канализации, насколько плох был лондонский смог, и что ели простые англичане дома и какую еду могли купить на улице, и как мошенничали, продавая ее, разумеется.

По словам Ипполита Тейта в тумане не всегда можно было рассмотреть лицо собеседника, даже если вы держали его за руку.

Во второй части мы знакомимся с профессиями былых времен, познаем иерархию слуг в домах разной степени зажиточности и уровень их зарплаты, гуляем по улицам вместе с мусорщиками разных видов, выясняем секреты профессиональных нищих, смотрим представление уличных актеров, запоминаем, у кого можно было купить на улице порнуху, прикидываем, в какую профессию пристроить ребенка, и следим за формированием профсоюзов.

Не меньше трех разных видов мусорщиков ходили по улицам - одни просто вывозили со дворов золу и навоз, другие искали мусор в реке, третьи собирали прицельно помет животных и продавали его кожевенникам за хорошую плату, причем иногда они искали помет определенного цвета и консистенции.

В третьей части мы выбираемся из трущоб в респектабельные дома среднего класса и обращаем внимание на то, какой ад там творился в воспитании, сколько раз, как и чем полагалось пороть детей, какие права были у жен в браке (никаких), как можно было брак расторгнуть и кому это было на пользу (только мужчинам), и следим за несколькими судебными процессами.

Когда в 1911 году директор Итона упразднил наказание розгой и заменил его на удары тростью, бывшие ученики в ужасе уверяли, что теперь система образования полетит в тартарары.

В четвертой части мы знакомимся плотнее с преступным Лондоном и изучаем самые громкие убийства эпохи (Джек-Потрошитель, похитители тел, сожжения...), изучаем особенности профессии полицейского, и рассматриваем колодки, плети, намордники и позорные столбы, а также заходим в тюрьмы, и изучаем различные способы убиения.

Всходя на эшафот, приговоренные к казни говорили с палачом очень спокойно и приветливо, зачастую одаривая его небольшими денежными подношениями, чтобы палач не разнервничался, и смог отрубить им голову одним безболезненным ударом.

В пятой главе (наконец-то!) мы закрываем глаза и думаем об Англии, то есть, рассматриваем сексуальную жизнь Англии 19ого века. Изучаем труд проституток (которых было чуть ли не 7% населения), не можем не заметить детскую проституцию, заразные болезни, ЛГБТКИАП+, веселых трансвеститов и садомазо.

Проституток, оказывающих услуги порки, называли "гувернантками".

Макс Немцов Постоянный букжокей вс, 26 ноября

Бит не стихает

Наш литературный концерт о битниках, с ними и не только

Сегодня немного вернемся к корням — и вспомним т. н. «неизвестную таинственную группу 60-х годов». Историю ее рассказывает вот здесь Артем Липатов, а дорога нам она, в частности, своей песней «Барроуз в Мексике»:

Продолжает тему Эрик Андерсен — прекрасной композицией «Бит-авеню»:

Пока мы смотрели в другую сторону, «Экспериментальная фабрика Вишала» создала прекрасный трек «Единственная правда — музыка», на текст Джека Керуака:

Пока мы ждем продолжения ПСС Керуака, недурно вспомнить, что английская группа «Felt» в 1988 году выпустила пластинку, названную в честь его не самой очевидной повести. Вот она:

А вот название группы «Тонкая белая веревка» Гаю Кайзеру продиктовал Барроуз — у него в «Нагом обеде» так называется вообще-то сперма:

Ну и вот еще литературно-музыкальная композиция от «Les vagues rochers» — Барроуз читает из «Торчка»:

А это дань Жени Любич протобитнику Херманну Хессе и его Степному Волку:

В России вообще, как известно, были и остаются свои битники:

…поэтому вот вам еще один образчик — Раскольников, как известно, тоже слышал музыку революции:

О соответствиях американских битников каким бы то ни было другим вообще можно долго разговаривать и ни к какому единому мнению не прийти, но не провести совсем уж никаких параллелей между той компанией трагических разгильдяев и Силвией Плат, мне кажется, нельзя:

И еще один трогательный трибьют ей заодно:

Ну и раз мы окончательно сдвинулись к поэзии вообще — вот Роберт Данкен, поэт «сан-францисской школы», читает на концерте «The Band» в 1976 году:

А за ним — почти совсем уже пост-битник, Неприостановленный Фрэнк Рейнолдз (напоминаю, действие происходит на рок-концерте):

А продолжает эту поэтическую врезку великий Лоренс Ферлингетти:

Ну а вот этот человек, Кеннет Пэтчен, никогда, в общем, не считал себя битником, но именно он начал читать блюзовые стихи под музыку, сотрудничал с Чарлзом Мингусом и Джоном Кейджем, и без его безумного разнообразного творчества бы не было нескольких последующих поколений поэтов и прозаиков на всем земном шаре:

Вот он же с Джоном Кейджем:

А вот так, напомним, со Стивом Алленом читал Джек Керуак:

И по традиции мы заканчивает широколитературной песенкой — на сей раз о священной глоссолалии. Сегодня у нас все о ней, так уж вышло:

Уже прошло 1313 эфиров, но то ли еще будет